Журнал «Юность» №05/2020 - страница 16

Как я напугал немцев. 1939–1956. Клязьма, 3-й Белорусский, Берлин

В школе я учился хорошо. Но в седьмом классе увлекся радио: покупал дешевые подержанные детали и делал радиоприемник. В те времена эта вещь была редкой и дорогой. Был в моем распоряжении небольшой стол. На нем лежали – как казалось моим домашним, в беспорядке, – трансформаторы, конденсаторы, сопротивления и прочее, соединенное проводами. Этот натюрморт ловил, с хорошей громкостью, передачи радиостанции Москвы. Сестры и бабушка обходили стол стороной, ничего не касаясь, – знали, что и меня, его хозяина, не однажды било током. Думаю, понятно будет, почему у меня стали появляться тройки. Особенно запустил я немецкий.

Мой радиоприемник совершенствовался. Отец поверил в него и однажды принес от столяра красивый ящик. Однако упаковать в него все бывшее на столе я не смог – началась война, иметь радиоприемники было запрещено.

Как попал на войну, известно. Известно также, что в Белоруссии летом 1944 года было окружено множество немецких войск. Одни сопротивлялись до последнего, другие выжидали, надеясь на помощь. Третьи, сохраняя жизнь, сдавались в плен.

Как-то ребятам из соседнего дивизиона сдались полтора десятка немцев. Фрицы были не в лучшем виде: обтрепанные, небритые, явно голодные. Стали искать переводчика. Выдвинули, за неимением лучшего, меня. Конечно, я мог спросить имена, место жительства, род войск. На это знаний моих хватало. Этого и ждали от меня мои товарищи. Но я сказал следующее:

«Ди дейтшен зольдатен шреклих ви вульф.

Во ист дейтше дорт фойер унд блют».

Пленные всполошились. Послышалось: «Гитлер капут! Вир шноссен нихт! Вир зинд арбайтер!»

Мои товарищи недоумевали: «Что ты им сказал? Что они ответили?»

А я сказал:

«Немецкий солдат ужасен как волк.

Где немец – там огонь и кровь».

Вероятно, пленные после таких слов ждали расправы и потому закричали: «Гитлер капут! Мы не стреляли! Мы рабочие!»

Немцев отвели на допрос в штаб бригады. Дальше их путь в числе многих тысяч лежал в лагеря военнопленных. Вполне возможно, что напуганные мною фрицы летом 1944 года были среди 60 тысяч взятых в Белоруссии и проконвоированных по главным улицам Москвы. По 20 человек в шеренге со своими генералами и офицерами три часа шла огромная колонна – напоказ москвичам.

Вернемся к моему немецкому. После войны я намеревался поправиться в этом предмете. Запасся словарями, книгами с несложными немецкими текстами – читал с удовольствием, накапливал слова. Но на самостоятельное постижение грамматики меня не хватило.

По журналистским делам несколько раз ездил я в Германскую Демократическую Республику. Там давали мне переводчика. Но каждый раз получалось, что переводчики были слабые. И я, поскольку знал множество немецких слов, помогал им найти нужное.

Что из моей помощи вышло? Немцы, с которыми общался, посчитали, что я их язык прекрасно знаю, но не признаюсь в этом, скрываю – возможно, чтобы выведать их истинное отношение ко мне или ко всему Советскому Союзу!

Однажды за торжественным обедом нам подали мороженое в высоких и вычурных бокалах. «Их хабе айн турм, ⁄ Их бее нах штурм» («У меня башня, я ее штурмую»).

Этот стишок, получившийся сам собой, окончательно уверил моих хозяев, что я «подглядывал» за ними. Не сразу я догадался об этом, догадавшись, не стал страдать – всякое бывает. Главный же итог – в том, что любое дело, за которое взялся (к примеру, изучение немецкого) надо делать хорошо. Тогда все и будет в порядке.