– То, что мы встретились там не случайно, – именно это она и считала… самым прекрасным на свете началом.
Мне показалось, что он погрустнел.
– Вы так не думали, Ян Николаевич?
– Мне не хотелось опять начинать. Ани ведь не было – не было смысла. Помню, как Нина тогда мне сказала: «А я и сейчас замечаю, шагая по улицам, те укромные уголки, в которых мечтала бы расположиться со всеми своими игрушками и застрять на день или два та девочка, которой была я сама». И добавила, видя, что я, как и вы вот сейчас, не могу уловить очевидную связь: «Эта девочка где-то сидит. Или бегает. Или стоит. Она любит сюда заходить. Как и я. Как и вы, между прочим. Вечно просит лимонный сорбет, хотя любит халаби не меньше. Иногда я его покупаю. Потому что он нравился маме. Понимаете, Ян… эта девочка – мой амулет. Если я и ее потеряю, то останусь без мамы совсем». Ей не верилось в то, что их попросту нет… Наших собственных призраков и мертвецов. Ей казалось, что мне надо тоже найти… амулет. И тогда станет легче повсюду ходить, станет легче дышать, станет легче любить. Из неотправленного письма
Если бы жить всем осталось неделю, я бы потратил ее на тебя. Мы с тобой больше друг друга не знаем. Ты где-то там, далеко, без меня. Я где-то тут, где тебя не хватает. И ничего не изменится, верно? Мы проживем наши жизни отдельно. Вот, почему я, бывает, мечтаю о том, чтобы весь мир поглотила такая беда… Чтобы я мог вдруг сорваться, уехать, долго трястись по ухабам и кочкам или стоять на обочине трассы, ждать, что хоть кто-то меня пожалеет и остановится, чтобы впустить. Чтобы ты мне улыбнулась, увидев. Чтобы за день до конца наших жизней я бы успел все тебе объяснить. Чтобы так было, как, помнишь, в тех фильмах, что мы с тобою когда-то смотрели… И потешались еще иногда.
Я не решусь это все совершить, если конец, как в кино, не наступит. Я не уверен, что это любовь. Ты мне нужна, но я должен быть честен… Может быть, я существую на свете лишь потому, что и ты существуешь? Значит, я просто ужасно боюсь, что без тебя ничего не сумею. Разве не в этом причина потери – связи с собой, и с другим, и со всеми? Или, ты думаешь, страх пустоты – это, вообще-то, синоним любви?
* * *
– Чай, между прочим, сегодня особый. Вы уловили оттенок полыни?
– Горький немного.
– Да он же как вы!
– Ян Николаевич, вы ей писали? Вы отправляли ей письма в Бейрут?
– Я отправлял ей обертки конфет. Или рецепты окрошки без кваса, ромовой бабы и тыквенной каши.
Он рассмеялся и тут же замолк. Я уже знал, что он снова «ушел». С ним так случалось, когда вспоминал. Только что был тут, мы пили наш чай, ели печенье и он отвечал – а через долю секунды он словно бы… словно бы вдруг исчезал: нет, не вообще, но отсюда, из этой гостиной, из времени этого мира. Может, он с кем-нибудь там говорил, с кем-нибудь там ел печенье и пил свой «особенный» чай. Так что я ждал, как обычно, готовясь услышать что-то такое, что мне будет близко, будет полезно, наверно, услышать. Только он сам вдруг спросил меня тут:
– Вы не расскажете мне, почему вы расстались? Я никогда ему не говорил. Все, что он знал от меня, уместилось бы в клюве у крошечной птички. Я был один, это правда, и я не скрывал, но ничего про нее и про нас…
– Потому что она так решила.
– Вам бы стоило, знаете, тоже…
Он сглотнул, подбирая слова. Я смотрел на него, не мигая.
– Мне бы стоило?
– Тоже решать. И почаще. Прошу вас, почаще!
![Bo][ing Day истребить «колхозника»](/uploads/covers/fe/bo-ing-day-istrebit-kolhoznika.jpg)
