Журнал «Юность» №10/2021 - страница 6

Гугл говорит: «Станица в Отрадненском районе Краснодарского края». До ближайшей гостиницы ехать минут тридцать, от Москвы часов двадцать. В отпуск пустят через две недели. Набрешу всем про ретрит в горах.

Две недели жизни как в горячке. Подружка вздыхает и ждет, когда я уже вернусь. А я смогу вернуться не раньше, чем уеду. «Несносный, невыносимый, любимый», – сладко щебечет, заламывает крылья. Я не знаю, куда я и что я увижу, и взять тебя с собой не могу.

Думал гнать сутки не отрываясь. На деле часов через десять взвыл и ушел отдыхать в придорожный мотель. Там не спал, картонные стены, слышно и стон, и смех, по потолку всю ночь бегут фары. Белье грязное, даром что стираное. Стучалась женщина, соблазняла закрытую дверь, дышала, хрипела. Не открыл. Продрал глаза, выпил 3 в 1 – из фольгированного пакетика в пластиковый стакан, из стакана в мой бессонный рот. Хрустнул шеей, сел за руль, поехал.

По предгорью кружил пару лишних часов, табличка та же – не поменяли. Вышел, оставил машину, пошел пешком и тут понял, что никогда не видел дом. Зыркнет с лавки кто – так ведь даже спросить нечего. Шел вперед и ждал, когда в груди мелькнет смутное чувство узнавания. В груди было пусто. Здравствуй, Миша, ты поехал крышей. По деревне бредешь, смерть свою ищешь.

Уже в отеле пытался вспомнить дом, шавасана не шавасилась, а вот душу сгрызло отчаяние. Отрубило все, как кусок мяса от куска мяса мясорубкой. Может, я вообще все испортил и нельзя было приезжать. Если б это было мое место, разве б убило меня коровой? Что за смерть вообще такая идиотская? Не гусеница танка, не чих незнакомца, спонтанный гнев священного животного. Прежде был индусом и страшно налажал? Не хочу об этом ничего знать, яис прошлой инкарнацией разобраться не в состоянии.

К утру стало ясно, что нужно ехать на кладбище – ведь я помню свое лицо, маму, брата. За день смогу все обойти, кто-то да найдется. Сбрызнуть лицо водой, надеть кроссы, взять воду с собой – август, прощальный вздох лета. Та же табличка, та же деревня. Страшная деревня, «бес» не приставка, а второй корень. Кладбище на холме, на окраине, деревянный, в бирюзу крашенный, забор. Калитка закрывается на шпингалет.

Рысью рыскаю, вою волком. Заросло, но почти ухоженно. У самой ограды могилы с одинаковыми табличками без фото, судя по датам – старые старики из престарелого дома. Залихватский дядюшка – ясен-красен, спился. Добрая бабушка и еще одна добрая бабушка – разница в возрасте лет двадцать, наверное, мама с дочкой. Мальчик лет четырнадцати, уж этого не корова, кобыла, может. Маленькая девочка без фото, сколько, год? Нет, не я. Вперед и вперед, сквозь косточки, памятники, пение птиц.

Деревьев вокруг дуром, трава пожелтела, сверху чуть сыпет желтыми листьями. Слышно, как сыпет, слышно, как лист под ногою хрустит. Памятники – металл и камень, кресты – дерево. Расти, чтобы стать чьим-то крестом, – почти человеческая судьба. Не такое уж оно и маленькое, это кладбище. По главной аллее минуты за три пройдешь, но если идти вглубь и смотреть на каждого, не хватит и три дня. Я хожу уже несколько часов, но все еще ничего не нашел. Шугнулся, когда зашевелилось, – венок на свежей могиле зашевелился, а я встал, как по горло закопанный. То ящерица, ящерица. Зеленый дракончик.

Два дня сухих библиотечных поисков. Каталог в вашей библиотеке никакой, даже алфавита нет. Вместо книжек – одни корешки. Но я двигаюсь дальше и дальше, заведенный моторчик, поезд по шпалам. К третьему дню есть подозреваемые – двухлетка и бабушка, по годам, мама. Ребенок без фото, мать уже в возрасте – ничего непонятно. Смущают даты, девочка лет на пять меня младше, ну, я так думаю. На чувство не полагаюсь, нет никакого чувства. Отрубило, отрезало.