Журнал «Юность» №12/2021 - страница 12

Получил квартиру, родились две дочки.

По работе он облетал весь Союз, самые дальние углы. Как будто знал, что потом, после развала страны и ее единственного монополиста воздушных трасс, такой возможности уже не будет. Очень жалел, что в длинном перечне городов, в которых побывал, нет Еревана и Бухары.

Он никогда не задумывался о том, чтобы слетать за границу, например, в Париж, – то есть совсем в другую сторону от обычных, рабочих маршрутов. Дочери вышли замуж, родили ему внучек.

– Не семья, а кузница невест! – говорил он шутя.

Одна жила в Дублине, другая – в Осло. Жена пропадала там безвылазно, в полном соответствии с высоким званием «бабушка», а он прилетал проведать. Как и прежде, привычно, налегке, регистрировался и летел, не замечая неудобств спецконтроля: надо – значит, надо. При этом не было ощущения упрощенности, трамвайной кратковременности поездки и оставался прежний, затаенный пиетет, даже можно сказать – внутреннее благоговение перед авиацией. Чувство, жившее в нем с молодости, завораживало таинственным пламенем полуночной свечи.

Через короткое время элемент новизны в полетах через всю Европу пропал, и он воспринимал их привычно, сосредоточенно, вслушиваясь в гул авиационных двигателей, словно доктор фонендоскопом в ритм сердца и работу легких. Хотя это были надежные «Эйрбасы» и «Боинги».

Взлетная, суммарная масса узлов, агрегатов и полезной загрузки должна равняться единице! Вот требование к существованию летательного аппарата тяжелее воздуха, выведенное еще на заре авиации Можайским. Все остальное – развитие науки и технологии, и они лишь совершенствуют ту или иную часть формулы.

В канун Рождества он накупил подарков почти на все деньги и полетел в Дублин. В кармане оставалось семь евро и пять на карточке. Через три часа его встретит зять, а через три дня – пенсия.

«У Бога ведь нет денег! Зачем они ему?» – легкомысленно подумал он.

Погода по трассе была хорошей, местами – снежной. Лишь в Париже и Лондоне отменяли рейсы, но это было чуть-чуть в стороне и осталось «под крылом». Салон заполнен, свободных мест не видно. Много детей и бабушек с мамами. Рейс походил на детский утренник, и веселую публику с трудом усадили на места перед посадкой.

Рядом оказалась супружеская пара примерно одних с ним лет. Они много смеялись, рассказывали анекдоты, радовались предстоящей встрече. В салоне объявляли города и страны, над которыми проходил полет. В иллюминатор светило солнышко.

«Странно, – подумал Глазков, – солнце оказалось справа, значит, мы развернулись и летим на восток вместо того, чтобы лететь на запад».

Дублин не принимал, и они приземлились в другом аэропорту. Он не сразу понял – где, но когда прочитал название «Glazgow», удивился и перевел на кириллицу как «Глазков».

Денег хватило на пачку чипсов, бутылочку минералки. Он грыз соленые пластинки, обдирая нёбо, запивал безвкусной водой; потом все это повторялось просто от ничегонеделанья. Обменивался краткими эсэмэсками с родными. Пополнить кредитную карточку возможности не было.

Стаи черных птиц закругляли в сером небе знаки бесконечности, оставляя метки в пространстве.

В пустой аэровокзал забрел унылый вечер и присел на жесткое кресло зала ожидания.

У входа в кафе стояло красивое ведро с номером. Собирали пожертвования для детей Чернобыля. Он высыпал оставшуюся мелочь. Получилось громко, внушительно, хотя и были там жалкие медяки, но ему не было стыдно.