Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть - страница 37

При таких обстоятельствах перспектива болезни и возможной смерти повергла бы в состояние отчаяния кого угодно. Особенно если речь идет о медике, прекрасно сознававшем всю неопределенность своего состояния. Однако, как мы узнаем из писем, больше всего Фрейда тяготило сознание того, что он стоит на пороге революционных открытий, которые для своего воплощения обязательно потребуют весьма существенных затрат времени. Фрейду нужно было дождаться того момента, когда его пациенты – к которым теперь он должен был причислить и самого себя – смогут, наконец, предоставить в его распоряжение ответы, ключ к пониманию которых был тогда только у него. Но был ли он в состоянии прожить еще достаточно долго, чтобы дождаться этих ответов?

В этих обстоятельствах Фрейд поступил так же, как и в драматическом 1923 г.: он решил оставить свою семью в неведении. При этом у Фрейда не было ни одного врача, которому он мог бы полностью доверять, не сомневаясь в его компетентности, искренности и непредвзятости. Правда, Фрейд всецело доверял своему другу доктору Оскару Рие, но тот был педиатром, а не кардиологом.

В результате Фрейд предпочел обратиться к Брейеру, который обладал необходимыми познаниями и опытом. К сожалению, как раз тогда их пути стали расходиться. Из материалов переписки с Флиссом известно, что во время наиболее тяжелых для Фрейда недель и месяцев Брейер интересовался его состоянием мало и нерегулярно. Нам сложно судить о том, насколько прав был Фрейд в своих упреках Брейеру. Возможно, он сам старался не слишком часто привлекать внимание к состоянию своего здоровья из-за нежелания выглядеть нытиком. Тем не менее в своих письмах Фрейд говорил о противоречивости Брейера, его невнимании и т. д.

Именно Флисс стал его доверенным врачом, «целителем», «волшебником». Флисс был отоларингологом, но его интересы выходили далеко за пределы этой отрасли медицины. Из писем Фрейда следует, что Флисс настаивал на отсутствии у Фрейда миокардита, объясняя наблюдавшиеся симптомы исключительно повышенной чувствительностью к никотину. Эти слова вселяли в Зигмунда надежду. Годы спустя Фрейд признавал, как много значил для него Флисс в то время. Когда их дружба уже подходила к концу, 9 июня 1901 г. он написал нечто вроде прощального письма:

«Ты напомнил мне о том прекрасном и трудном времени, когда я вынужден был признать, что дни мои сочтены, и именно твоя уверенность в обратном помогла мне выстоять».

Любая близкая связь между пациентом и врачом в некоторых аспектах по своим проявлениям сродни отношениям перенесения, возникающим в ситуации психоанализа. В те трудные месяцы поддержка Флисса была очень важна для Фрейда. Несмотря на неприятные симптомы, появлявшиеся у Фрейда в периоды воздержания от курения, и понимание им логических изъянов в рассуждениях Флисса (выраженность наблюдавшихся у Фрейда симптомов не зависела напрямую от того, бросал он курить или же вновь начинал), его изначальная вера во Флисса как в своего «целителя» никогда не колебалась. Очевидно, что со временем Фрейду становилось все лучше. В состоянии его сердца вовсе не произошло тех ухудшений, которые предсказывал Брейер.

В тот же период отношения между Фрейдом и Брейером сильно осложнились. Ко всему прочему Фрейда задевала неспособность Брейера к полноценному сотрудничеству, поскольку он всегда считал, что именно ранняя работа Брейера по истерии дала решающий импульс последующему развитию психоанализа. Фрейд не мог забыть и ту помощь, которую оказал ему Брейер, когда он так нуждался в деньгах. В свою очередь, Брейер никогда не сомневался в гениальности Фрейда. В письме Флиссу, написанном летом 1895 г., Брейер говорил: «Интеллект Фрейда действует в полную силу. Я уже едва поспеваю за ним, как курица за ястребом». Однако Брейер, как и многие другие, так и не смог найти в себе силы преодолеть свое внутреннее сопротивление открытиям Фрейда. Тот мог рассчитывать лишь на его враждебное или, в лучшем случае, скептическое отношение.