Зильбер. Второй дневник сновидений - страница 12
– Мне бы хватило и одного, – сказала я.
С моего телефона нельзя было даже звонить за границей. Это значит, что я не слышала голос Генри целых десять дней. По крайней мере, по телефону.
Последний раз мы с Мией стояли на лыжах восемь лет назад. И поэтому мы, конечно, волновались, когда в самый первый раз папа нас взял на самую вершину. Он считал, что это как ездить на велосипеде, – если ты это когда-то умел, то уже никогда не разучишься. Только эту теорию мы сейчас можем легко опровергнуть. Думаю, я была первым человеком, который проехал трассу кубка мира по гигантскому слалому в Адельбодене от начала до конца на мягком месте. Папа смеялся до упаду и дал моей попе кличку Кюнисбергли в честь «покорённой» горы. Это было ударом по моему самолюбию, и уже на следующий день я в два раза меньше времени провела в снегу. А в последний день вообще обогнала папу. Но далось мне это нелегко.
По крайней мере, я больше не хромала и боль в мышцах немного успокоилась, когда мы после приземления тащились с чемоданами через ограждения в аэропорту.
Мы услышали мамин крик: «Ага-а! Мы здесь!» – ещё до того, как мы её увидели, и, к моему удивлению, меня совсем не смутило, что Эрнест оказался рядом с ней. Видимо, я уже смирилась с тем, что он теперь присутствовал в нашей жизни; в последние четыре месяца он даже начал мне нравиться. Я была немного расстроена, потому что Генри не было с ними. А он говорил, что приедет в аэропорт, чтобы встретить меня.
– Вы выглядите очень отдохнувшими, – сказала мама после того, как мы обнялись. – Свежие и румяные, прямо как девочки с альпийских лугов!
– Это обморожения, – возразила Мия. – Если повезёт, нам никогда не надо будет тратиться на румяна.
Мама засмеялась.
– Ах, как же мне вас не хватало! – сказала она.
Мама выглядела восхитительно, несмотря на то что снова побывала у того парикмахера, который делал ей стрижку а-ля Камилла, герцогиня Корнуольская. Я надеюсь, что в её возрасте буду так же хорошо выглядеть. Только с другой причёской, разумеется.
Как я ни старалась найти белокурую взлохмаченную макушку Генри в толпе, его нигде не было. Теперь я была уже расстроена чуточку больше. Может, он ждал меня в другом аэропорту?
Эрнест взял наши чемоданы, как настоящий английский джентльмен.
– На этот раз сыру не прихватили? – поинтересовался он и подмигнул нам.
– Мы хотели привезти шоколад, но Мия всё съела перед отлётом.
– Ябеда!
– Лучше быть ябедой, чем обжорой!
– Я тебя сейчас пну по твоей Кюнисбергли, – сказала Мия.
Мама вздохнула:
– Хотя, если хорошенько подумать, без вас было не так уж и плохо… Так, пойдёмте! Лотти поставила печься пирожки по рецепту своей бабушки, и их нужно есть тёплыми, как она сказала.
Хоть мы ещё и не знали, что это были за пирожки, мы поторопились сесть в машину. Нам не хватало еды, которую готовила Лотти. Каждый вечер на ужин мы ели раклет[3], и это наскучило. Пока мы были в Швейцарии, Лотти навестила друзей и родственников в Баварии, и каждый раз, когда она оттуда возвращалась, привозила целый чемодан новых рецептов со странными названиями и горела желанием их все перепробовать. На свете не было ничего прекрасней, чем быть дегустатором новых блюд Лотти.
По пути домой мама и Эрнест рассказывали нам, что случилось нового, пока нас не было (вообще-то ничего особенного не произошло, но говорили они довольно-таки долго), и Мия во всех красках рассказала о наших лыжных приключениях. Конечно, она немного преувеличивала: мы висели не полдня на подъёмнике, а всего пятнадцать минут, и за это время ещё не стемнело, и горноспасательная служба не вытаскивала нас лебёдкой, мы совершенно нормально поехали дальше. Ах, да, и собаки-спасатели нас тоже не искали. Но это было, во всяком случае, интересней, чем то, о чём нам рассказывали мама с Эрнестом. И поэтому я не стала прерывать выдумки Мии и включила телефон – поискать эсэмэс от Генри. Но пришло только сообщение от оператора, который уведомил меня, что я снова в Великобритании, и одиннадцать сообщений от Персефоны с жалобами о том, как она скучала по своему (чисто гипотетически) будущему парню Джасперу и проклинала французских школьниц. Генри мне ничего не написал.