– Будешь так же и от своих детей отворачиваться? – попробовала пошутить Марина, но он не ответил.
* * *
Покормить, постирать, уложить спать, Марина не замечала времени. Она помчалась в туалетную комнату стирать пелёнки. Через час, закончив работу, она вернулась в комнату и увидела, как Павел закрывает и ставит на пол свой чемодан. Марина устало прислонилась к косяку с тазом в руках.
– Павел, что случилось? На тебе лица нет.
Глаза Павла полыхнули ненавистью и гневом.
– Подкидыш, чужой, сдадим. А, может, лучше себе оставим? Не рано ли ты меня в папаши записала?
– Что с тобой? Я не понимаю, – у Марины от обиды подкатил комок к горлу.
– Не понимаешь? Зато я всё понял, – и он сунул ей в лицо зелёную книжечку. Перед глазами расплылись имена, её и Павла. Почему-то они стояли в графе «родители».
– Что это? Откуда? – Марина впервые видела этот документ, и удивление её выглядело совсем не поддельным. Но Павел, словно отпустив тормоза, уже ничего не замечал и не слышал в своём гневе.
– А ты не знаешь! Нагуляла сыночка, а теперь хочешь его мне подсунуть? И когда только успела? На каком месяце замуж выходила?
Слова больно хлестали её, губы почему-то стали солёными. Никогда раньше он не бывал так груб, зол, беспощаден. Она хотела что-то возразить, объяснить, но голос пропал.
Дверь за Павлом захлопнулась. Марина опустилась прямо на пол.
* * *
В себя она пришла только от плача проснувшегося малыша. Тенью подошла к ребёнку, сунула в рот пустышку и принялась менять пелёнки.
Вечером заглянули соседки, и пришли в ужас от застывшего на её лице отчаяния. Она не могла ни говорить, ни плакать. Кивнула молча в сторону зелёной книжицы, брошенной на столе. Девчонки прочитали свидетельство о рождении и всё поняли:
– Ну и стерва эта Лариска! Мало, что ребёнка бросила, да ещё на твоё имя записала. Надо же додуматься! Видно паспорт выкрала. Поэтому и в роддоме ты её не нашла. Она же с твоими документами была. Значит, она не вернётся. Это точно.
Возмущённые и растерянные, они пытались утешать Марину, обещая поговорить с её мужем, всё ему объяснить, помочь сдать ребёнка в приют, сожалели, что не сделали этого сразу. Марина долго молчала, переживая своё горе. Потом сказала:
– Видно, это судьба. Ребёнка я не отдам. Он ни в чём не виноват. Ну, а Павел? Что ж, раз не поверил мне, значит, не любит. И не отговаривайте меня. Я так решила, – что-то в её голосе было твёрдое и непреклонное. Отговаривать её не стали.
* * *
Трудности начались сразу. Пару дней спустя в общежитии появились родители Марины. Им позвонила мать Павла, выкрикивая в телефонную трубку ругательства и проклятия в её адрес. Родители приехали разбираться.
Удивлённая девушка никак не могла понять, что вдруг случилось с близкими ей людьми, всегда любившими её и, казалось, хорошо понимавшими. Как могли они подумать, что она, их дочь, может солгать или совершить что-то ужасное, постыдное, недоброе? Ну почему они тоже не верили в подкидыша?
Разговор был тяжёлым. Мать плакала, отец ругался, оскорблял. Он то спрашивал, то сам отвечал на свои вопросы, делал поспешные выводы, не слушая взволнованных объяснений дочери. Ребёнок, как убедительное свидетельство её вины, мирно спал на своей кровати.
В комнату заглянула Тамара, привлечённая шумом голосов. Она попыталась вступиться за подругу, но услышала в ответ такую отповедь от Марининого отца, что совсем растерялась и лишь беспомощно смотрела на всё происходящее.
