Зимние сны - страница 4

Или это не жена, а моя давно умершая бабушка?

Не могу вспомнить ее лицо. Мне так ее не хватает.

Осторожно кладу куклу на пол и бреду дальше.

Ощущение его присутствия болезненно усиливается.

Сон превращается в кошмар.

Ячейки в помещении становятся камерами пыток в гигантском лабиринте-лупанарии.

Гости оборачиваются демонами и демоницами.

По потолку бегают зловещие рогатые существа.

Оркестр производит чудовищную какофонию, сквозь которую до меня доносится его самодовольный хохот. Его.

Я бреду по лабиринту.

Георгий Яропольский / 1958–2015 /

Поэт, переводчик. Родился в Новосибирске, жил и писал в Нальчике. Автор восьми поэтических сборников и поэтического переложения Апокалипсиса (Откровения Иоанна Богослова). Переводил поэтов Северного Кавказа и Закавказья: Галактиона Табидзе, Кязима Мечиева, Кайсына Кулиева, а также современных кабардинских и балкарских авторов. С 2001-го занялся переводами с английского стихов Роберта Фроста, Филипа Ларкина и других англоязычных поэтов. Перевел на русский язык более двадцати романов современных англоязычных писателей.

Транзит

Город Nальчик

Игорю Терехову

Хоть в мечеть обратился «Ударник»,

хоть реклама повсюду в чести,

хоть все больше фасадов шикарных, —

от тебя, слобода, не уйти.

Пусть три слоя гудрона налягут

здесь на землю подобьем оков,

но проступит и прежняя слякоть,

и булыжники прошлых веков.

Пусть малюет хоть кто не по-русски:

Pizza, Club, Vavilon ли, Vivat, —

на углах, как и раньше, старушки

сядут семечками торговать.

Даже если и буду сподоблен

Корбюзье изощренных затей,

не поверю в кончину колдобин,

закоулков, трущоб, пустырей.

Светляки до сих пор не потухли,

хоть, конечно, неону – мерси.

Нацепив италийские туфли,

самотечную грязь помеси.

Коль налипнет саманная глина,

захолустье винить не спеши:

не провинция в этом повинна,

а особое зренье души.

Мир обманной завесой окутан,

но черты его сквозь ширпотреб

прозревает художник Колкутин —

и все прочие, кто не ослеп.

«Вдруг захотелось снега. Чтобы он…»

Вдруг захотелось снега. Чтобы он

светился затаенно и печально.

И чтоб – ни звука. Чтобы только звон

в ушах от ненасытного молчанья.

И чтобы окна – гасли. И следы,

в снегу сойдясь, застыли бы ничейно…

А дворник, взявшись утром за труды,

не понял бы их знойного значенья!

Пустырь как цитата

По соседству с термитным кварталом

лёг и в сон погрузился пустырь.

Он дарован зверушкам картавым,

ржавым тросам да травам густым.

Он изрыт, как ломоть, что оторван,

он изрезан небрежным ковшом.

По сырым и извилистым тропам

я не раз, спотыкаясь, прошел.

Оступлюсь – он тяжёлые веки

приподнимет – и снова смежит.

Он не ищет любви в человеке

в этом веке; он просто лежит.

Он не знает ни поз, ни ужимок,

навсегда он решился уснуть.

Пусть впечатался след мой в суглинок —

он его не затронул ничуть.

Весь в репьях, выходил я к асфальту.

Было странно легко на душе.

Я его заучил, как цитату,

но откуда – не вспомнить уже.

Транзит

Что остается в амальгаме,

когда смыкается земля?

Я отражаюсь вверх ногами

в крапленой карте февраля.

Здесь нет меня как такового,

есть штемпель смазанный: транзит.

По полю зренья бокового

бесшумно ящерка скользит.

Певческий импульс

Когда исчерпается к черту твой певческий импульс,

досадливо лапкой помашешь: мол, не до олимпу-с,

я лучше со мхами смешаюсь да с листьями слипнусь, —

древесная жизнь, она тоже шурует по жилам;

приятней шуршать, чем опять обнаруживать ляпсус

в своих же стишках, вслед за чем только тыкву облапишь:

Назад Вперед

Зимние сны - страница 4

Похожие книги