Она легко подхватила телефон и, включив фонарик, пошла по коридору в сторону спальни. Еще не проснувшись, она усиленно вглядывалась в утреннюю темноту. Была середина зимы, и солнце еще не освещало их дом в это время. Подойдя к двери гостиной, она остановилась и внимательно прислушалась. Из комнаты доносилось странное кряхтение и детский шепот. Она открыла дверь и включила свет. На полу лежал ее сын. Он свернулся в клубок и, схватившись за голову, кряхтел от боли и сам себя ругал. Любовь Петровна быстро подошла к ребенку и обняла его.
– Что случилось, милый? – спросила она. Аккуратно, словно фарфоровую куклу, она поглаживала ребенка. – Ну, давай, убери руки, я взгляну. Где у тебя болит?
Мальчишка все еще сопел, но, прижавшись к матери, обнял ее и изо всех сил старался не плакать. Она осторожно пару раз провела рукой по его голове и рассмотрела то место, за которое еще минуту назад он держался. Обыкновенная шишка, и мама облегченно выдохнула.
Она слегка отстранилась от мальчика, взяла его за плечи и, добро заглянув ему в глаза, спросила:
– Ну, так что же случилось?
– М-м-м, – мальчишка насупился, пару раз шмыгнул сопливым от слез носом и буркнул, стараясь не заплакать: – Упал, – и его взгляд устремился к окну.
Любовь Петровна поцеловала сына в лоб, а затем снова его обняла. Ее взгляд проследил за взглядом сына – через комнату, от упавших на его пути стульев к разбитому шару со снегом. «Слава богу, он не порезался», – подумала она. Мальчишка явно успел повертеться от боли, раз проделал расстояние с полкомнаты. «Н-да, придется убраться».
– Малыш, как ты вообще умудрился так грохнуться? – снова посмотрела мать в глаза ребенку.
– Не скажу, – насупился мальчонка, – ты все равно не поверишь, – шепотом буркнул он. – Не верила, и сейчас ничего не изменится.
– Пока не скажешь – не узнаешь, – спросила мать, скрывая легкое беспокойство, и натянула милую улыбку на лицо. – Давай, все будет хорошо.
– Я шел в туалет и услышал голос папы.
Женщина на секунду вздрогнула и, отстранив ребенка от себя, строго взглянула в его глаза.
– Ты ведь знаешь, что папа ушел, – ее голос погрубел и стал отдавать привычными нотками строгости, нередкими, когда ее ребенок делал что-то глупое. – Опять выдумываешь?
– Но это правда! – его голос зазвенел в комнате, придавая ей жизни. – Я ведь сказал, что ты не поверишь! Папа со мной разговаривает. Он меня слушает, верит мне и помогает! Не то, что ты! – разрыдался мальчонка. Он не мог терпеть этого недоверия, особенно со стороны матери.
– Мой милый кроха, – попыталась успокоить его мать. – Я так хочу тебе верить, – она запнулась. – Но папа ушел и не вернулся. Я понимаю, что тебе сложно, и это нормально, но пора уже оставить это. Остались только мы с тобой, – ее голос стал затихать, и каждое новое слово давалось ей все сложнее. – Надо жить дальше, – словно мантру, прошептала она. Было непонятно, пыталась она успокоить мальчишку или все еще старалась залатать свои раны и отшлифовать рубцы на душе. – Не переживай, я тебя не оставлю. Я не говорю тебе забыть про него. Он наша семья. Когда-нибудь мы его найдем, но пока нужно идти дальше, – осторожно, словно идя по хрупкому льду, мать прокладывала тонкий путь к сердцу своего малыша.
– Но, мам, он действительно со мной говорит, – затараторил малыш, – я его даже видел. Он там стоял, – указал ребенок рукой на окно, – махал мне рукой из леса.
