– Но…
– Если тебе будет легче, скажу, что дедушка взял с меня слово до тридцати лет к ним вообще не прикасаться. К украшениям. Только в случае войны.
– Войны?
– Ну да. Мировой или гражданской.
– Дедушка был старенький, и немножко чудил. Какая война, тем более гражданская?
– Тем лучше. Украшения не молоко, не прокиснут. Но я приготовил свой подарок. Тебе и твоей новой жене. И маменьке тож.
– Да? – папенька словно лимон жевал. – Кантату сочинил?
– Оперу.
– Эк тебя разобрало, – совсем разочарованно сказал папенька. – Поди, месяц трудился?
– Почти, – согласился я. – Маменьке понравилось.
– Ты и маменьке послал уже?
– Ну да.
– И что говорит мама?
– Что театр будет ставить.
– Какой?
– Большой, естественно.
– Это она так решила?
– Она. И тётя Галя.
– Вот как? Галина Леонидовна?
– Галина Леонидовна.
– Она и в операх разбирается?
– Маменька и ещё несколько артистов устроили маленькое представление. Тёте Гале очень понравилось. И другим. Решили, что поставят к декабрю. Край – к февралю.
– О чем опера-то?
– О наших солдатах, десантниках. И о врагах, как без них. На Малой Земле. Наши – это Политрук, Лейтенант, Медсестра, гитлеровцы – Генерал и особый злодей Снайпер Смерть. Есть ещё румынская кафешантанная певичка, она же наша разведчица. Ну, и второстепенные роли, и третьестепенные, массовка опять же…
– И что делает Политрук?
– Руководит и вдохновляет. А когда лейтенанта убили, берёт винтовку и идет за Снайпером Смерть.
– Вот так на сцене?
– Зачем на сцене? Просто, возвращаясь, вешает винтовку на стену, и всем всё становится ясно. Если герой вешает на стену ружьё, значит, злодей повержен, так, кажется, записано в Правилах Сцены.
– И ты все это сам сочинил?
– Нет, конечно. Моё – это музыка. А либретто писала Ольга.
– Какая такая Ольга?
– Известно, какая. Стельбова.
– Представляю себе!
– А ты не представляй. Вот опера, играй, пой, слушай. Мне кажется, стихи отличные.
– А музыка?
– Вот ты и оцени. С Аней. Пардон, с Анной Петровной
– И что по поводу ваших трудов говорит Андрей Николаевич?
– Ты и спросишь. Споешь малым составом, покажешь товар лицом, и спросишь, – и я дал папеньке портфель с партитурой. Оперы в папках давать – плохая примета. В портфелях оно лучше выходит.
Уехал папенька на «Волге» сам. Я больше не живу ни на два дома, ни на две машины. Анна, уверен, с большим удовольствием сядет за руль. Только возить будет себя. Впрочем, не моё дело.
Главное – украшения я отстоял. Украшений этих у дедушки с бабушкой было немного, но самого лучшего качества. Частью от прадедушки, а частью куплено после войны у возвращавшихся из Германии победителей. Сегодня, по мнению дедушки, они тянут на огромные деньги. Деньжищи! Золотом, конечно. А так как золотых рублей давно нет и не предвидится, то продавать их грех. Пусть полежат, покуда рубль снова не станет золотым. Бумажных рублей мне хватает. Если считать въедливо, до копеечки, как дедушка, то за месяц у меня ушло шестьдесят четыре рубля, включая полный бак «ЗИМа». Помогло то, что и кладовки в доме не пустые, и одежда есть, и ремонт дедушка дал дому в позапрошлом году основательный, но и без того, похоже, мотовство – не мой порок. Вряд ли. Однако отдавать Ане бабушкино колечко с бриллиантом в шесть карат неразумно. Аня ведь колечком не ограничится, будет требовать всю шкатулку. Вот тут-то медвежатники и придут. Или ещё кто пострашнее. А так если что-то и пообещал юной жене папенька, так это от восторга чувств привравши. Люди искусства, они такие. Ничего. Купит в «Рубине» сообразно средствам.
