Караван подводных лодок
С нашей красною звездой
Проложил свою орбиту
(Ой – да)
Вокруг света под водой!
Это была одна из сенсаций той весны 1966 года: группа советских атомных лодок (сколько именно – не сообщали, тайна) совершила подводное кругосветное плавание.
Янки бомбу потеряли,
В море не могли найти.
Попросили бы Горшкова,
(Ой – да)
Подобрал бы по пути!..
В зрительном зале вспыхивали смех, аплодисменты.
Нина внимательно смотрела на экран телевизора и тоже улыбалась. Он понимал: не так уж она восхищается мастерством и глубиной мысли «Ярославских ребят». Это от смущения, ведь они впервые вдвоем. Это для того, чтоб избежать разговора с ним.
Он встал и убавил громкость.
– Зачем? – спросила Нина, не глядя на него. – Я хочу послушать.
– Ну, они же глупости поют! Что смешного в том, что американский бомбардировщик развалился и водородные бомбы из него выпали? Хорошо, что ни одна не взорвалась, ни на суше, ни та, которая в воду упала, а то бы половину Испании смело. А если бы не над Испанией это случилось, а возле наших границ?
Ему понравилось, как умно и решительно он это сказал. И независимо, даже смело: концерт шел в присутствии правительства и «глупостям» аплодировали первые лица государства.
Нина пожала плечами. А его током пробило отчаяние: да что же он за болван такой! Впервые в жизни с ней наедине – и городит какую-то чепуху о водородных бомбах! Ведь они вдвоем, одни в комнате, нереальность, чудо… И без всякого перехода он сказал горячо, на одном дыхании, так, словно душу выдохнул из себя и осталась только легкая, пустая оболочка тела:
– Нина, я тебя люблю, выходи за меня замуж!
Она посерьезнела. Ответила почти так же, как месяц назад на мосту:
– Не надо об этом… сейчас.
– А когда же можно будет? – глупо спросил он. Сразу понял, что глупо, и опять обругал себя.
Она улыбнулась, снова чуть пожала плечами. Но в нем – наконец-то – вскипело самолюбие. Мужчина же он, в конце концов! Мужчина, а не мальчишка (вспомнил)! Встать, шагнуть к ней, схватить за высокие плечи, притянуть к себе, впиться губами в ее бледные, прекрасно очерченные губы, в ее дыхание…
Он не сдвинулся с места. Только угрюмо сказал, решимостью голоса, как щитом, прикрывая отчаянное биение сердца и дрожь в коленях, – сказал, словно приказывая ей:
– Тогда – осенью. На третьем курсе.
Бог знает, с чего мелькнул в его распаленном мозгу и слетел с языка именно этот срок. Будто не только ей, но и себе самому назначал отсрочку, в глубине души еще пугаясь перехода во взрослую жизнь.
А решилось всё окончательно через несколько дней, когда они, тоже впервые, пошли вместе в театр.
Нине хотелось в Большой Драматический, посмотреть «Луну для пасынков судьбы» или «Цену», товстоноговские новые спектакли. Но туда рвался весь город. Григорьев бегал по театральным кассам без всякого успеха. Кассирши – особая женская порода, выхоленные красавицы от тридцати до сорока (благоухание неведомой заморской косметики доносилось даже сквозь окошечко), – не поднимая глаз, небрежно бросали: «Нет!» Лишь одна посмотрела на его расстроенную физиономию и немного сжалилась:
– В БДТ лучше не спрашивайте! Хотите – в Пушкинский, «Перед заходом солнца», с Симоновым?
Нина, узнав, куда они пойдут, лишь пренебрежительно усмехнулась:
– Да он же всегда играет одинаково, что в «Петре Первом», что в «Человеке-амфибии»! Одни и те же придыхания, вскидывание головы, пафос ненатуральный. Ну, раз уже взял, – пойдем.
