– Я никому там не верю, – отвечает он.
– Почему?
Его взгляд задерживается на мне, прежде чем скользнуть в сторону. После долгой паузы он говорит:
– Мне некуда больше пойти.
Мне кажется, что я слышу на чердаке какое-то движение. Это Сюзи – то ли проснулась, то ли просто перевернулась на другой бок. Звук замирает.
«Парень умер», – снова думаю я. Эти слова крутятся в голове, повторяются, словно эхо…
Я сглатываю, перевожу взгляд на Оливера и говорю то, чего не хотела бы произносить вслух:
– В ту ночь, когда ты пропал, умер парень.
Слова слетают с моих губ, вызывая странную боль у меня под ребрами – будто я попалась на рыболовный крючок.
– Что? – хмурится Оливер.
Я чувствую, как сжимаю челюсть, не отрываясь, смотрю на него, боясь упустить малейшее движение, которое может что-нибудь выдать. Показать, что Оливер пытается что-то скрыть от меня.
– Парень умер, – повторяю я, гораздо тверже на этот раз.
Но Оливер смотрит, словно ничего не понимает.
– Ты этого не знал? – спрашиваю я.
– Нет, я не… – он замолкает, стоит, слегка покачиваясь на носках, и я вижу, как он бледен – холод еще не полностью вышел из его тела. – Я ничего не помню. Я не мог…
Его голос затихает.
Мне хочется притронуться к нему, успокоить, но я продолжаю держать свои руки скрещенными на груди, изучаю каждую черточку его лица, линию скул. Я высматриваю признаки, что Оливер лжет, скрывает что-то. Но вижу лишь глубокое замешательство.
– Я не могу вернуться в лагерь, – говорит он наконец. – Не будь дорога занесена, я ушел бы, но… – тяжело выдыхает он. – Но я застрял здесь.
Оливер вздыхает, и, клянусь, мне кажется, что ветер стихает. Он закрывает глаза.
Потерянная вещь, найденная в лесу. Которая сейчас больше казалась мне лесом, чем парнем.
И я говорю, прежде чем успеваю остановиться, убедить себя, что это плохая идея.
– Хорошо, – на секунду мне становится тревожно. – Ты можешь остаться здесь на ночь.
«На одну ночь», – добавляю я про себя. Еще одну ночь я разрешу спать здесь парню, который говорит так, словно внутри него шуршит легкий ветерок, который не может вспомнить, что с ним произошло в ту ночь. Его взгляд слегка сносит меня с катушек, и мне хочется кричать. Женщины из семьи Уокеров не могут верить собственным сердцам – нашим обманчивым, истекающим кровью сердцам. Этим беспечным, глупым комкам мышц, которые слишком часто бьются, слишком легко разбиваются. Наши сердца слишком хрупкие, чтобы им верить. И все же я позволяю ему остаться.
Я запираю входную дверь и подкладываю поленьев в печь. Когда Оливер присаживается на диван, замечаю, что он все еще держит в руке холщовый мешочек с травами, который я дала ему. Я была уверена, что Оливер выбросит этот мешочек, но он его сохранил.
– Спасибо, – говорит он, и я останавливаюсь у подножия лестницы, раздумывая и вертя кольцо с лунным камнем.
– А я могу тебе верить? – спрашиваю я.
«Слишком поздно ты его об этом спрашиваешь». Конечно, ведь я уже разрешила ему остаться. Позволила своему сердцу биться сильнее, позволила себе поверить, что Оливер может быть другим, не таким, как все. Что он может ощущать внутри себя такую же пустоту, как и я. Интересно, если он ответит «нет» – найду я сил заставить его уйти? Нет, наверное.
Оливер смотрит на меня своими бездонными глазами, и моя голова начинает кружиться, становится легкой, и в ней не остается ни одной мысли. Такое ощущение, что я стою на качающейся корабельной палубе, и нет ни компаса, ни звезд над головой, чтобы направить меня к берегу.
