Снаружи кареты – на всех четырех сторонах, и внутри салона зажгли свечные фонари. Из темнеющего окна на Мирту глядела уставшая девушка с убранными в высокую прическу светлыми, почти белыми волосами, глазами цвета хмурого дождевого неба и впалыми скулами. Пожалуй, она перестаралась с диетой – кушать хотелось постоянно. На последней примерке свадебное платье, которое уже везли с собой, стало широким в талии. А еще у Мирты был маленький рот, который ей всегда старались увеличить – чертили толстую обводку вокруг губ, которая лично ее приводила в ужас. Портрет, отправленный герцогу, был именно с такой обводкой, что тому очень понравилось. В обмен на свободу Мирта была готова терпеть любой макияж. Правда, ей удалось уговорить Клариссу разрешить ей путешествие без косметики, хотя накануне не обошлось без других неприятных процедур – выщипывания волос с рук и ног, отбеливания кожи и упражнений на растяжку и гибкость. Что касалось макияжа и причесок, то тетки везли целый чемодан косметики, который, по словам Клариссы, должен был превратить ее в фею. Сейчас был редкий момент – она смотрела в отражение на собственные веснушки, которые ей всегда тщательно замазывали.
Накануне приезда в Маринбург они должны были остановиться в придорожной гостинице, которую родители выкупили полностью на весь день. Там Мирте предстояло превратиться в красавицу. Она не считала себя дурнушкой, но, по мнению родителей и родни, ей не хватало изюминки, которая была, к примеру, у старшей и младшей сестер. Мирта была обычной миловидной блондинкой, каких хватало в Ливонии, что очень расстраивало ее мать – все дочери Алисии должны были быть особенными. Поэтому Мирте часто рисовали родинки на лице и приклеивали уши к черепу, чтобы они не так торчали. Ощущения были ужасные. Мирте свои уши нравились, но вот незадача – они не нравились всем окружающим. Впрочем, она искренне надеялась, что герцогу будет не до ее ушей, да и вообще, пусть его больше интересует ее наследство, чем она сама. Он получит деньги, она свободу, и все будут счастливы.
До Нового года оставалось три дня, вернее, два, учитывая, что этот уже догорал. Когда-то давно Мирта радовалась елке, свечам, подаркам – она ждала чуда, но сейчас вся атрибутика стала казаться такой же фальшивой, как мишура на новогоднем дереве. Украшенная ель стала местом, где было положено принимать гостей и на фоне которой всегда ставили такую же наряженную Мирту. Подарки ей перестали дарить примерно с того же года, когда ее впервые нарядили как взрослую. Родители считали, что Мирте и так всего дарят достаточно (и это было правдой), чтобы еще тратиться на Новый год. Она получала подарки каждый день по поводу и без – по большей части от женихов, которые все еще надеялись добиться расположения ее родителей. Что до чудес, то Мирта перестала верить в них с тех пор, как взяла кисть и обмакнула ее в краску. Чудеса давно творились на бумаге, а не в ее жизни.
– Я уже вытягивала тебе карту? – спросила Кларисса, прервав размышления Мирты.
– О, что вы, мадам, не нужно, – попыталась отвертеться от неприятной процедуры девушка. Гадания Клариссы ее раздражали – хотя бы потому, что они случались раз по пять на день.
– Давай тяни, – не успокаивалась мадам Вермонт. – А как приедем в гостиницу, я еще с твоим покойным братом поговорю. Накануне Йоля советы усопших во всем слушать надо. Мы с твоими тетями сомневаемся насчет вишневого цвета губной помады. Надо выбрать теплее. Ты будешь тянуть или нет? Кстати, мне кажется, тебе надо попоститься перед ритуалом. Слово «да» в новогоднюю ночь несет много смысловых значений. Если хочешь, я могу спросить о нем у мертвых тоже. Мне кажется, их ты послушаешь лучше, чем живых. Ты такая рассеянная, Миртиан, не могу понять в кого. Точно не в твою мать Алису. Хотя постой. Бабка твоя в небесах часто витала. Да и лицом ты в нее. Вредная была старуха, как сейчас помню. Тоже никого не слушалась.
