– Пошли ты его к черту! – проговорила Константинова. – Зачем реагируешь?
– Н-не могу! – всхлипнула Юля. – К ч-черту… Язык не п-повернется т-такое сказать ему…
Оля решила, что хватит уже с нее подглядываний и подслушиваний. Молча вышла к девчонкам и села рядом с Юлей.
Игошина с удивлением посмотрела на Воробьеву, рукавом вытерев с лица слезы. Цвета даже бровью не повела. Так и сидела, глядя в одну точку. На первом этаже была открыта дверь одного из классов, и до девочек доносился строгий голос англичанки: «For homework you were to…»[2]
– Может, он в тебя влюблен? – осторожно предположила Оля. Ей нравилось все объяснять любовью. Хотя такая жестокость не очень походила на возвышенные чувства.
Юля только нервно рассмеялась, а Цветолина зло проговорила:
– Гад он последний, типичный абьюзер! – Константинова повернулась к Юле: – Но если я за тебя вступлюсь, это будет совсем не то, понимаешь? Ты сама должна поставить Филимонова на место.
– Н-не могу-у! – снова залилась горькими слезами Игошина.
– А почему мы не можем за Юлю вступиться? – удивилась Оля. В первый день ей было страшно выступать против новых одноклассников, но теперь она разведала обстановку и готова дать отпор противному Вадику Филимонову, который ничего из себя не представляет.
Цветолина только поморщилась:
– Потому что Юля должна собственноручно это прекратить. Понять, что это не страшно! А если в будущем такое повторится в институте, в личной жизни? Так и будешь из себя бедную овцу строить?
Оле показалось, что Цвета говорит с Игошиной слишком уж жестко, отчитывает ее, будто вела себя ужасно Игошина, а не Филимонов. Юля снова всхлипнула, и Оля, не выдержав, обняла одноклассницу за плечи.
– Как же Юля это прекратит, если она – мягкий и добрый человечек? – нахмурившись, спросила у Цветы Оля.
– Вот пока она сама к себе не перестанет относиться как к «мягкому человечку»… – усмехнулась Цвета. – Мягкой нужно быть с теми, кто тебя любит и ценит. А этого Филимонова шли куда подальше, серьезно! Поставь его раз на место. Ну, скажи ему в ответ хоть слово!
– Тебе кажется, это так просто? – укоризненно покачала головой Оля, поглаживая Юлю по волосам.
– Тебе н-не понять! – тут же всхлипнула Игошина.
Тогда Цветолина убежденно произнесла:
– Поверь, я, как никто другой, знаю, о чем говорю!
Оля с удивлением покосилась на Цвету. Да и Игошина посмотрела на Константинову с подозрением. И это говорит девчонка, с которой хотят подружиться все десятиклассницы? Из уст Цветолины эти фразы звучали скорее как издевка.
Под лестницу заглянул Игнат.
– Еле как вас нашел. Атас! – прошипел парень, глядя при этом исключительно на Олю. Воробьеву Игнат уважал. Она – единственная, кто давал в классе списать. Поэтому он и бросился на поиски сбежавших девчонок. В знак признательности. – Алгебра все-таки будет! Правда, половина класса уже разбрелась. Но я пришел вас предупредить! Кто на урок идет?
Игошина тут же вскочила на ноги:
– Я обязательно иду!
Оля тоже хотела подняться, но искоса посмотрела на Цвету, которая даже не шелохнулась. Тогда Воробьева осталась сидеть на месте.
– Оль, а ты? – спросил Игнат.
– Не, – вяло отозвалась девочка.
Игнат пожал плечами и уже было развернулся вслед за ускакавшей Игошиной, когда Оля выкрикнула:
– Игнатик! А Рина пошла на урок?
– Кто? Катюха? – Игнат расхохотался. – Да они с Пучковой первыми с алгебры свинтили!
– Понятно, – хмыкнула Оля. – Ну, тогда я точно не пойду!
