Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном - страница 22



– И не забудьте того, кто на дереве.

– На каком?!

Кривой палец вытянулся в нашу сторону.

Упс. Вот и вся маскировка.

– Слазь, а то хуже будет! – На нас направилось всевозможное оружие, как холодное, так и метательное.

Сопротивляться нет смысла. Мозг, штурмующий ситуацию, выстрелил идеей:

– Скажешь, что я твой домашний зверь – застигнутый на полпути в Священный лес человек-волк, теперь безмозглое создание. Вдруг получится разыграть ту же карту, что с пиратами.

– Мелкота! Двое! – доложили принимавшие нас воины нехорошо улыбнувшемуся Никодиму. – Ого, сразу и мальчик, и девочка, и какие смазливые. Удачный день.

Снимая царевну, ее глумливо облапали, отчего она вспылила и попыталась вырваться. Пощечина-оплеуха вызвала слезы в непонимающих глазах: за что?! Похохатывая, бойцы Никодима толкали девчонку друг к дружке как мячик, откидывали защищавшиеся руки, задирали подол.

Я вспомнил четвероногость. С дерева не слез, а полуслетел-полуспрыгнул, проявив былые навыки во всей красе, демонстративно принюхавшееся лицо состроило недовольный оскал.

– Гррр! – сказал я, ринувшись на помощь царевне. Зубы едва не впились в бедро ближайшего мужика.

– Что с ним? Юродивый или придуривается? – От меня отшатнулись и постарались пнуть с разных сторон.

– Это мой человолк! – звонко объявил девичий голос. И тут Марианна совершила глупость, принизив всю игру: – Не трогайте его!

Пожалела, комок ей в кашу и пенку в молоко. Не могла сказать: «Осторожнее! Кусается! Взглядом на тот свет отправляет, а слюна вообще ядовитая!»

Впрочем, без толку: человолков здесь не знали. И тотем у этих купчиков, видимо, другой, если вообще имелось что-то святое.

– На суете показывать будем как диво заморское. Ловите, только шкурку не попортьте, больно симпатичная. – Никодим быстро зашагал к берегу.

Несколько человек с веревками наготове окружили меня. Еще двое схватили царевну, рот заткнули кляпом и теперь держали ее, дергавшую ногами в желании помочь – мне, а не себе. Храбрая девчонка, только глупая. Отвага – это смелость, проявленная к месту. Уместность определяется умом и опытом. У Марианны уместность диктовали эмоции.

Внезапно все кончилось, все застыли, как приговоренные на эшафоте, когда нож гильотины уже летит.

– Удачи и здоровья вам, люди добрые, гости дорогие, – раздалось из леса.

– И вам того же. – Никодим расправил плечи, вглядываясь в тень за листвой. Он так и остался между костром и судном, где его застал голос из чащи.

– Как вам наша земля?

– Благодарствуйте. Чувствуем себя как дома.

– Нет ли какой обиды или неудовольствия?

Голос явно пожилой. Одновременно дерзкий и настороженный. Умудренный. Обладатель такого голоса не станет нарываться зря, но своего не упустит.

– Никак нет, добрые хозяева, все превосходно.

– А дрова? Не сырые?

– Ничуть. Все как надо.

Среди деревьев показалась фигура. Тьма скрывала детали, но в основном все видно: крепкий старик в львиной гриве седых волос, которые образовывали внизу сказочную бороду: длинную, белую, пышную. Необъятную. Граф Толстой нервно курит в сторонке, Карл Маркс и всякие Бармалеи рядом не лежали. Если только вымышленный персонаж Дед Мороз… но то – вымышленный. Мы наблюдали здесь живую летнюю копию новогоднего деда – в плетеных лаптях, холщовых штанах и подпоясанного расшитым кушаком рубахе. Из-за его спины высовывал любопытный нос настороженный мелкий постреленок. Видимо, тот самый «гляделец» из разговоров мальчишек. Оружия у «добрых хозяев» не было. На первый взгляд. Впрочем, на второй тоже.