Я умирать не торопился. Царевна, конечно, грезила о доме, но мою компанию покидать не собиралась. Судьба совершила новый поворот, мы оба это поняли. Ладони нашли друг друга и крепко сжали.
После еды нас отвели в грубо сколоченную уборную, где Марианна, пунцовая от стыда, через меня попросила новых тряпочек на полоски.
Вешняк встревожился:
– Ранена?
– Нет. – Я опустил глаза.
– А-а, налог на взрослость. Держи вот это. Подойдет?
Из поясного мешочка появился бинт. Я передал его сквозь узкое отверстие в кособокой дверце.
Вешняка вызвали на ворота. Прежде он довел нас до дверей добротного бревенчатого сарая с копной сена внутри.
– Отдыхайте, ребята. Тяжко вам пришлось, но все плохое уже позади.
Позади? Как же, размечтались.
Снаружи темнело, значит, здесь, на сеновале, проведем всю ночь. Уверен: когда временно требуется тюрьма, преступников приводят сюда же. При всем желании не сбежишь. И снаружи, после закрытия двери на засов, кто-то ходил – можно спать спокойно, чужие не нападут. Насчет своих неизвестно. Причем, неизвестно совершенно ничего. За улыбкой, как известно, прячутся зубы.
В глазах царевны встал вопрос: как будем спать?
– Завтра будем выглядеть, словно по нам кони топтались. – Ее тонкий пальчик указал на одежду.
– Пусть лучше ее помнем, – туманно объявил я, падая прямо в пахнущий прелым ворох.
Марианна чинно присела, свела колени, руки обняли их, и сверху уютно расположился подбородок. Взгляд же оказался совсем неуютным:
– Ты ел мясо!
– И мы живы. Тебе не кажется, что два эти факта как-то взаимосвязаны?
– Но мясо… это плоть!
– Овощи тоже плоть, но немножко другая. Кузнечиков ела? Ела. И улиток. И вообще.
– Только от голода.
– Вот и я только. И чтоб нас спасти. Ради выживания еще не то съем. И тебе советую. А по возвращении совсем не нужно всем рассказывать, каким образом мы выжили.
– Но Алла, да простит Она нас и примет, заповедала…
– Давно хотел спросить: действительно веришь, что все это, – моя рука совершила круг в воздухе, – сотворила Алла? Гм, да простит и примет.
Последнее прибавил, заметив ужас на лице царевны, с каждой секундой паузы возраставший в геометрической прогрессии.
Однажды Зарина всухую переспорила меня на тему Аллы. Задним числом я подобрал аргументы, учел контраргументы…
– Имя Аллы нельзя говорить без этой формулы? – уточнил я на всякий случай.
– Только обращаясь к ней лично.
Воображение разыгралось, и не сразу дошло, что речь о молитве. Что бы ни говорили, богатая фантазия иногда – плохо.
На мне остановился задумчивый взор:
– Сомневаешься в существовании высших сил?
– Лишь тех, что следят за мной денно и нощно, дают свободу воли, а потом отправляют в ад, за то, что я ей пользуюсь. Скажи, если Алла всемогуща, она сможет сделать треугольный квадрат?
– За такие слова можно в ад…
– За слова? А мысли, по-твоему, высшим силам не подвластны? Однажды слышал разговор. «Попадешь в ад!» – сказал один. «Вы уверены? А кто там?» – «Такие, как ты!» Второй на минуту задумался. «А в раю такие как вы? Вам нужно поработать над своими угрозами».
Царевна потеряла дар речи.
– Знаешь, в детстве я разговаривал с домовым, – резко сменил я тему.
– Домовых не бывает. Сестрисса рассказывала, что во времена ложных пророков люди верили даже в божественность ветра или деревьев. А мама говорит, что худшее из суеверий – верить в них.
– Я тоже так говорю. Кстати, вот еще о домовых и прочем. – Мое лицо обратилось ввысь. – Алла-всеприсутствующая, невидимая и неслышимая, избавь наших родных и близких от воображаемых друзей!
