Златые детства лоскутки - страница 2

Дом этот – наше родовое поместье, и сегодня стоит на своём месте, правда, облик его изменён чередой новых хозяев, и калитки в огород давно уже нет, и только пронзительный скрип её по-прежнему звучит в нашей памяти.

Лет до шести-семи, наверное, я не знала значение слова «воровать». Однажды летом, жарким июльским днём, мама послала меня за чем-то в баню, может за мылом, может за тазиком, баня наша топилась по-чёрному и находилась на другом конце огорода, подальше от жилых строений. Отворив большие скрипучие ворота в огород, я вприпрыжку бегу по широкой огородной меже и вдруг замечаю на огуречной грядке, в борозде сидит мальчишка на корточках и смотрит на меня. Он был мне знаком, дом, где жила его семья, был недалече от нашего, через речку на пригорке, поэтому испуга я не испытала, напротив, меня разбирало любопытство – чего это он забрался в наши грядки, от кого прячется? И только я открыла рот, чтобы спросить его об этом, он поднес палец к губам и прошипел: «Тс-с-с, не говори никому, иди куда шла!» – я, пожав плечиками от удивления, хмыкнула что-то нечленораздельное и побежала по тропинке к бане выполнять мамино поручение. Когда возвращалась, огуречная борозда была пуста, сбежал парнишка, я же про него тут же забыла. И только поздним вечером, когда подошло время поливать грядки в огороде, я вспомнила дневную историю и спросила маму о том, зачем мальчишка сидел в нашем огороде. Ответ меня поразил: «Он просто воровал огурцы». Мне было непонятно, как так просто можно залезть в чужой огород и брать то, что тебе не принадлежит, тем более огороды были у каждого дома и огурцы в это время года росли у всех. И ещё, наверное, мне в назидание, что красть нехорошо, мама, вздохнув, сказала, что только раз в жизни она украла, и все эти годы ей было стыдно за свой поступок. Дело было во время войны, в деревне по домам были расселены эвакуированные, в их доме тоже жили женщины с детьми. Одна из женщин была портнихой, она привезла с собой небольшую швейную машинку, сундучок с нитками, шила на заказ по вечерам, чтоб заработать детям на хлеб и картошку. Так вот из этого сундучка с нитками мама и украла неполную катушку ниток, так как прохудившуюся за войну одежонку, чинить было совершенно не чем, а купить было негде. К моменту этого её покаянного рассказа уж минуло с войны четверть века, а её всё ещё мучал этот неблаговидный поступок. Наверное, история огуречного воришки, и мамино нечаянное откровение, произвели на меня очень сильное впечатление, потому что этот день мне запомнился на всю жизнь. А понимание того, что стыд перед самим собой за плохой поступок может быть гораздо мучительнее любого общественного порицания, пришло гораздо позже, когда появился уже какой никакой, но свой жизненный опыт.

Зимы в те годы были снежные и морозные, настоящие. И еженедельный ритуал омовения тел, а проще баня, становилась непростым делом. Правило субботы всегда соблюдалось, какое бы время года ни было на дворе, а истопить баню, перемыть всю семью – святое дело. Бани тогда, полвека назад, топились по-чёрному, в основном и стояли в огородах, поодаль от жилых построек, потому как являлись угрозой пожара. Да и горели нередко от перегрева или недосмотра. Кирпич для банной печки был дорогой, и непозволительной по тем временам роскошью, поэтому в бане выкладывалась каменка – из железного колеса, от какого-либо сельхозагрегата, а на него ровно, и не в один ряд укладывались камни, чугунные и железные детали, речная галька покрупнее, словом всё, что нагревалось, но не горело и могло сохранять тепло и жар. Сверху на каменку пристраивался чугунный котёл, рядом фляги, вёдра, чугуны, всё, во что могла быть налита вода для нагрева. Чтобы протопить такую баню нужны были навык и сноровка, дым из каменки выходил через отдушину и дверь, которую, как правило, подпирали поленом, оставляя щель для выхода дыма. Зимой, чтобы натопить баню для помывки семьи, приходилось до пяти – семи раз нырнуть в задымленное помещение, чтобы подкинуть дров в каменку, и нужно было умудриться не наглотаться едкого дыма. Запах дыма от дров из хвойных или лиственных пород деревьев мы могли различить легко, он въелся в память накрепко, навсегда, и, даже теперь, идя мимо чьей-то бани с дымящейся трубой, вдохнёшь банный аромат и скажешь тихо, про себя: «Еловыми топят!». Пока топилась баня, в доме шла приборка, мыли полы, застилая их свежими с мороза половиками, меняли постельное бельё, которое после стирки сушилось, а скорее вымерзало на морозе во дворе, а дух от него шёл… головокружительный. Непременно стряпали пельмени, чтобы после бани устроить семейное застолье. Наконец, вода во всех банных посудинах нагрелась, камни держат жар, дрова прогорели, остались лишь ярко красные уголья, самое время приготовить щелок для мытья головы, запарить веники. Шампуни в то время были редкостью и в деревне по—прежнему, был в чести щелок – в чугун с горячей водой добавляли золы, добытой из русской печки, причём золу какую попало тоже не возьмёшь, использовали только еловую. Умягченная еловой золой, отстоявшаяся вода, позволяла простым хозяйственным мылом промыть до блеска и шелковистости любые косы, а если вдруг по незнанию кто-то принес в баню осиновую золу для щелока – волосы собьются в сплошной клок, который не возьмёт ни один гребень. Ну вот, баня готова, помыться в ней тоже искусство, стенки, потолок были чёрными от сажи, и жар в бане был особый, он окутывал тебя со всех сторон, прогревал каждую клеточку, а если ещё поддать пару на каменку и веником, веником по всем доступным местам – вот блаженство. Отмытый и пропаренный выйдешь из бани, одеваешься наскоро – валенки на босу ногу, халат да пальтишко, полотенце на голове. И в темноте, по обозначенной вешками тропинке, бежишь к дому, не чувствуя мороза, и только снег скрипит в тишине под подошвами твоих валенок, звёзды мерцают в морозном небе и банный дух стелется по-над землей. А необыкновенное ощущение лёгкости и какого-то телесного и душевного счастья сопровождает тебя до самого утра, пока ты нежишься в чистой постели, с ароматом снега и мороза. Наверное, желание вернуть это необыкновенное ощущения и привело к возрождению русской бани в наши дни. И когда однажды после бани трёхлетний внук спросил меня: «Бабушка, почему после бани так легко?» я не нашла ничего другого ответить: «Просто к тебе пришло счастье!»