– Стреляй в их направлении! Отпугни их!
Лару расстегнул кобуру, вытащил свой «глок» и выстрелил в сторону моря. Огромное облако кричащих чаек поднялось в небо, включая и ту, которая чуть было не схватила кроссовку. Перельман посмотрел вдоль берега, и ему стало нехорошо оттого, что он увидел вдали: на волнах переваливались все новые кроссовки. Вероятно, придется обнести весь западный берег полицейской лентой и закрыть туда доступ как к месту преступления.
И теперь он заметил, что за гребнем дюны, на некотором расстоянии друг от друга, начали появляться фигуры. Они не пытались приблизиться, просто стояли не двигаясь, как часовые. Новые зеваки. Сердце у него упало. Это были не туристы; это были местные жители. Люди, чьи дома располагались на Каптива-драйв, чей берег был осквернен этим неожиданным и страшным приливом. Оглядывая их одного за другим, начальник полиции понял, что не меньше половины из них он знает по именам.
«Да, смерть склюет нас всех… Вот горы – мертвый камень…»[3]
Вдруг возник переполох: крики, ругань, затем яростный лай. Перельман оглянулся, временно выбитый из колеи неуправляемым событием, и увидел медного цвета пятно – собаку с кроссовкой в пасти, ирландского сеттера по кличке Слиго, который пробежал мимо него на северо-восток, к заповеднику.
«Ну что за сукин сын!»
– Слиго! – прокричал он. – Слиго, назад!
Но собака неслась прочь от них. Убегала, держа в пасти вещественное доказательство. Если Слиго доберется до заповедника, они, вероятно, никогда больше не увидят эту улику.
– Слиго!
Бесполезно: собака возбудилась, видя активность на берегу, и у нее обострился охотничий инстинкт, она больше не слушалась приказаний.
– Слиго!
«Сохраняй цепочку улик», – прокричала ему в уши его профессиональная подготовка. «В любой ситуации относись уважительно к человеческим останкам». Конечная ответственность лежала на нем как на начальнике полиции.
Перельман достал служебный пистолет.
– Что вы делаете? – раздался крик из рядов наблюдателей.
– Нет! Не надо! – завопил кто-то.
Перельман прицелился, сделал долгий дрожащий вдох, задержал его и, когда собака уже готова была исчезнуть в кустах, нажал на спусковой крючок.
Собака, не произведя ни звука, перевернулась и приземлилась на спину, кроссовка выпала у нее из пасти. Прошло страшное мгновение, и по рядам наблюдателей наверху дюны прокатилось что-то похожее на стон.
– О господи, – сказал кто-то прерывающимся голосом. – Он застрелил собаку!
Перельман убрал пистолет в кобуру. «Проклятье!»
У него за спиной прозвучало еще несколько выстрелов: Лару отгонял чаек, успевая при этом подбирать новые кроссовки. К нему на помощь рысцой спешил Робинсон. Перельман услышал шум вертолета и треск двигателя катера, приближающегося по воде.
– Эй, вы, мистер! – раздался громкий негодующий голос.
Перельман повернулся к наблюдателям.
– Вы застрелили собаку! – Женщина лет пятидесяти обвиняющим жестом указывала на него пальцем.
Он не узнал ее – возможно, это была приезжая.
Начальник полиции ничего ей не ответил.
Женщина шагнула вперед, подошла вплотную к ленте:
– Как вы могли? Как вы могли это сделать?
– Я не мог позволить ему убежать с уликой.
– С уликой? С уликой? – Женщина показала рукой в сторону берега. – Разве вам еще не достаточно улик?
Неожиданно что-то – то ли презрительный жест, с каким женщина показывала на комки плоти, лежащие тут и там на песке, то ли абсурдность ее замечания – заставило Перельмана горько рассмеяться.
