Гости переглянулись и послушно выпили. А затем принялись молча хлебать украинский борщ, искусно приготовленный Олесей. Произносить тосты, да и просто оживленно болтать никому не хотелось. Викентий Модестович наконец с изумлением заметил, что совершенно не владеет вниманием аудитории. Он поморщился, окинул взглядом накрытый стол и негромко проворчал:
– В этом доме когда-нибудь будут подавать соль и перец, я вас спрашиваю?
Марианна Лаврентьевна молча пододвинула солонку.
– Наконец-то, – буркнул Викентий Модестович, – терпеть не могу эту вашу пресную северную еду. Похоже, мне уже никогда не попробовать настоящие суп харчо и сациви. Так и помру на вашей скучной славянской диете: щи, борщи да каши…
– Не огорчайтесь, Викентий Модестович, – внезапно подала ангельский голос Серафима. – Завтра же сооружу вам что-нибудь грузинское. Мама очень любит кавказскую кухню, она и меня научила готовить сациви и хачапури. Говорят, вкусно получается. Я тоже обожаю лобио, аджику, кинзу, соус ткемали…
– Слава богу, – расцвел Викентий Модестович, – наконец нашлась в доме хоть одна толковая повариха.
Валерия и Марианна Лаврентьевна, да и Олеся, чей борщ только что подвергся жесткой критике, с неприязнью уставились на юную выскочку. А взгляд патриарха, наоборот, потеплел, словно Викентий Модестович чудом оказался под жарким солнцем Кавказа. Ангелина подумала: «Эта девочка умело управляется с капризами и тщеславием мужчин. Что ж, весьма неплохо для двадцати лет!»
Люся нашла в себе силы дойти до ординаторской, хотя ноги двигались с таким трудом, словно на них были кандалы.
– Где он? В морге? – прошептала она с порога бескровными губами.
– Да нет, наверное, в электричке, – ответил врач, не отрывая взгляда от кроссворда.
– В электричке? – удивилась Люся. – Да что вы говорите! Мой Денис Петрович даже не знает, где на станции билеты покупают, всегда меня в кассу отправляет. Он и в метро-то ездить не умеет, каждый раз на переходах не в ту сторону идет.
– Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз, – философски усмехнулся эскулап. – Денис Петрович уехал полчаса назад, – признался он. – Куда? Сказал, что на работу. Отпустил его под расписку.
– Как вы могли! – закричала Люся.
– А что я мог поделать? – пожал врач плечами. Лекарь был в отутюженной темно-синей форме, в синей шапочке, надетой с каким-то особенным шиком, присущим только хирургам. Шапочка подчеркивала ярко-синий цвет его необычно красивых для мужчины глаз. – Как я мог с ним бороться? Я же хирург, а не психиатр. Разумные доводы на больного не действовали. Драться с ним? Вряд ли я справился бы с таким верзилой. Он угрожал, кричал, что срочно нужно на службу, что без него там все рухнет и пойдет прахом. Будут конец света и всемирный потоп в одном флаконе. Типичный для наших дней диагноз: хронический трудоголизм, осложненный неврозом топ-менеджера, – вздохнул врач и углубился в кроссворд, от которого его все-таки оторвали.
– Эта болезнь вам не грозит, – ехидно сказала Люся.
– Да не волнуйтесь вы так. – Эскулап не обиделся, наоборот, поднял голову от газеты и доброжелательно посмотрел на Люсю. Точнее, удостоил женщину профессионально внимательного взгляда («Не накапать ли ей валерьянки с корвалолом?» – казалось, говорил этот пристальный взгляд). – Серьезных повреждений у вашего мужа, слава богу, нет, а лучшее лекарство от шока сейчас для него – любимая работа. Разумеется, я посоветовал Денису Петровичу больше отдыхать и принимать успокоительное. Разумеется, в небольших дозах и пораньше с вечера. Разумеется, порекомендовал ему пока нанять водителя. Разумеется…
