— Кормилица Мей, примите пилюлю.
— Юная госпожа, ваша забота уже целительна.
Хм?
Я протягиваю перламутровый шарик размером с горошину. На ощупь он твёрдый, гладкий и холодный, но подушечкам пальцев начинают гореть огнём. Не больно, но странно. Я прокатываю пилюлю между пальцами, и на коже остаются едва уловимые перламутровые пылинки,
Кормилица складывает ладони перед грудью, кланяется.
— Что…?
— Юная госпожа, тысяча благодарностей, храните вас Небеса! Пожалуйста, не тратьте сокровище на старую слугу.
Я прищуриваюсь.
По воспоминаниям она и раньше отказывалась, но не столько категорично и после долгих уговоров. Только вот Юйлин вольностей себе не позволяла и не давала драгоценные пилюли как я, без уважения, в пальцах. Она для этого переложила каждую из подарочных пилюль в свой миниатюрный флакончик.
Юйлин ни разу не видела, как кормилица принимает пилюлю.
— Кормилица Мей. Где пилюли? Ты ведь не принимала их.
— Юная госпожа…
Понятно.
Действительно, как лечение поможет, если пилюли отправляются не в рот, а в комод?
— Ты не принимала, — констатирую я.
— Простите, юная госпожа, — шепчет она.
Надеюсь, у неё от переживаний сердечный приступ не случится? Я успокаивающе касаюсь её плеча, стараюсь, чтобы выражение лица оставалось мягким и сострадательным. А что ещё делать? Ругаться, топать ногами, взывать к разуму? Ни что из этого к результату не приведёт.
Садиться на корточки нельзя, кормилица не поймёт. Я опускаюсь на лавку. Пилюли всё ещё у меня в руке.
— Кормилица Мей, я не буду ни о чём спрашивать. Сейчас примите пилюлю. Кормилица Мей, примите пилюлю, — повторяю я.
Отказываться дальше она не может — это будет грубо.
Я вспоминаю, что взять сокровища руками, а не через шёлковую салфетку тоже грубо. Сойдёт особая очень тонкая рисовая бумага. У кормилицы нет ни того, ни другого. Она находит выход: берёт пилюлю через рукав.
— Благодарю вас, юная госпожа!
Всё-таки есть что-то глубоко неправильное в том, что женщина, которая меня растила, обращается ко мне на “вы”, но здешняя часть мигом подсказывает, что даже матье, если она в статусе наложнице, будет обращаться к дочери как к госпоже.
Ужас.
Я спокойно наблюдаю. Пилюля не то сокровище, которое можно спрятать в карман — пудра стирается, от соприкосновения с кожей или тканью волшебные частички стираются и вместе с ними уходят и лечебные свойства пилюли.
— Кормилица Мей?
— Юная госпожа, жизнь этой ничтожной не стоит столько.
— Кормилица Мей, будьте разумны. После прикосновений моих пальцев пилюля не стоит ничего? Кроме слуг никто не согласится её принять.
— Это не так, юная госпожа.
У меня нет ни времени, ни желания возиться.
— Если ты не примешь её прямо сейчас, я её выброшу, потому что обратно к нетронутым пилюлям я её не положу.
— Юная госпожа!
Кормилица сдаётся, проглатывает восстанавливающую пилюлю. Стоило ли так переживать из-за таблетки? Я отнеслась к пилюлям как к обычному лекарству, и мгновенный зримый эффект становится для меня неожиданностью. У женщины на тон светлеет лицо, кожа стремительно насыщается влагой и морщины больше не смотрятся сеткой изломов. Лет пять как ластиком стёрло.
Дыхание выравнивается, ходит сутулость.
Начинаю понимать, почему пилюли считаются сокровищем.
Вторая, лёгочная, зримого эффекта не даёт.
Я поднимаюсь с лавки:
— Кормилица Мей, тётушка ясно сказала, что не позволит тебе остаться в поместье.
— Ничего, юная госпожа.
