Злые духи - страница 11

Он сидит задумчиво и слегка вздрагивает, когда молодой человек обращается к нему с вопросом.

– Вы живете здесь, в Париже, или проездом?

– Я? Я здесь живу уже два года.

– Странно, что мы не встречались, – у моей сестры бывает, кажется, вся русская колония.

– Я не особенно люблю здешнюю русскую колонию, – ответил Ремин.

– А мне очень нравится этот сорт людей, – сказал собеседник Ремина, доставая портсигар и закуривая папиросу.

Ремин обратил внимание на его руки, тонкие и очень красивые.

«Тонкие, но, наверно, очень сильные», – подумал Ремин.

– Да, я люблю эти типы, но, конечно, в большом количестве они несносны. Впрочем, они мне не мешают, я ухожу от них к себе. Ведь это сестра водится с ними, а я только наблюдаю их.

Он говорил равнодушно, смотря вдаль.

Ремин искоса поглядел на него, в нем заговорило его обычное желание определять людей, и он уже старался узнать, что представляет собой его случайный знакомый.

Молодой человек в это время перевел на него свой равнодушный взгляд и не мог не заметить, как испытующе смотрит на него Ремин.

Глаза его сразу прищурились, и по губам скользнула и исчезла чуть заметная улыбка. Он сейчас же отвел глаза и небрежно спросил:

– А вы давно знакомы с Приклонским?

– Да, мы познакомились еще в Петербурге, когда он еще не был поэтом. Мы вместе служили в городской управе.

– А-а. Моя сестра тоже литературой увлекается – пишет стихи, и недурно. У нее масса талантов, и это мешает ей совершенствовать один из них. Пишет стихи, поет, танцует, играет на рояле, а теперь прибавилась еще фотография. – Он засмеялся и стал еще больше похож на сестру. – Но самый большой талант Додо – это находить таланты в других. Сколько на ее душе греха! Много ее знакомых, очень дельных людей, побросали свои занятия и ходят теперь непризнанными гениями. Горе ее жизни состоит в том, что я совершенно не способен ни к какому из изящных искусств.

– Вы говорите так насмешливо об искусстве?

– О, нет, я люблю искусство, когда оно не обязательно, но в салоне Доры все или поэты, или музыканты, а художников и не счесть, и притом, по ее словам, все они знаменитости или вот завтра ими будут.

Недавно к нам пришел один господин, оказавшийся контрольным чиновником, – я чуть не бросился ему на шею.

Я ужасно рад, что вы не писатель и не художник: приходите к нам – вы будете моим гостем.

Ремин взглянул в светлые глаза своего собеседника и вдруг рассмеялся.

– Увы! Я принужден разочаровать вас: к несчастью, я тоже художник.

– Ах, боже мой! – жалобно протянул молодой человек.

И они оба расхохотались.

– Вы меня заставили быть невоспитанным, но вы сами виноваты, вы сказали мне, что служили в городской управе.

– Да. Я кончил академию по архитектурному классу и служил по желанию отца в городской строительной комиссии.

– Ах, как я попался. Ну вы должны утешить меня и дать мне слово прийти к нам. Не правда ли? – он сказал это ласково, просительно, кладя руку на рукав Ремина. – Мы живем на бульваре Распайль. Вот моя карточка.

Ремин, смеясь, взял карточку и, прочтя имя, написанное на ней, с удивлением взглянул на своего собеседника.

– Вы Леонид Чагин? Не тот ли…

– Ах, тот, тот самый, но ради бога, не будем говорить об эллиптических координатах. Умоляю вас! Это так скучно!

Он говорил это не то досадливо, не то смеясь, совсем по-детски и опять удивительно напоминал свою сестру.

Ремин улыбнулся, но удивление его не проходило, и он смотрел в это лицо с любопытством.