У подъезда ей встретился местный алкаш, который растолковывал приунывшим пенсионеркам политическую ситуацию:
– Не-ет, эти не удержатся! Надо ж поднести народу с радости, обмыть новую власть, без того никак…
Надя поднялась в квартиру, открыла дверь – никого не было, даже Заваруевой. Надя открыла консервы из сайры, сжевала без аппетита, вытерла банку хлебом и сидела в одиночестве, глядя одним глазом в телевизор. Часов в девять пришли Коля, Стас, еще несколько знакомых – сделали бутерброды и забрали столовые ножи.
– Мы к Белому дому, – сказал Коля. – Пойдешь?
Надя покачала головой.
– Надо оружие. Какое у нас есть?
– Пошли вниз, в подвал, – серьезно сказал Стас. – Арматуру возьмем.
Они ушли. Надя смотрела в окно на темную улицу. Около одиннадцати раздался стук в дверь.
– Открой, это я! – сказали с лестницы, и Надя узнала Виталин голос.
– Не открою! – сказала она. – Нет никого! Все ушли!
Виталя постучал громче.
– Открой, Надь! Ты что – меня боишься? Не сходи с ума!
Надя подумала, что выглядит глупо, и открыла.
– Никого нет, – повторила она. – Все у Белого дома, иди туда.
– Еще чего, – сказал Виталя. – С какой стати? Дай лучше чаю.
Они пошли в кухню. Надя заваривала чай, а Виталя рассматривал ее, как обычно. Потом предложил:
– Хочешь – пойдем посмотрим?
– Куда? – проговорила Надя устало. – Зачем?
– Там танки по Ленинградке идут…
Она налила чай и поднесла Витале на вытянутых руках. Он отхлебнул и усмехнулся.
– Что ж ты так боишься? – спросил он, глядя ей в глаза. – Кто тебя обидел? Впрочем, понятно, что я спрашиваю…
Надя вздрогнула.
– Ты о чем? – сказала она. – Кто наговорил?
– И наговаривать не надо, крайне просто. Раз из дома ушла – значит, кто-то из мужчин домашних. Там у тебя отец и зять. Отец вряд ли…
Надя задохнулась от возмущения на чудовищное подозрение и перебила его:
– Ты что!.. Мой отец!.. Такой человек!..
Виталя покачал головой.
– Не в том дело, какой человек. Просто отцы так долго дочерей не ждут, в детстве приходуют. Значит, разгадка простая – зять. Только зря ты.
– Чего – зря? – глухо спросила Надя, опустив голову.
– В себе замыкаешься, в горе. В лучшем возрасте себя лишаешь радости жизни. Из-за какого-то козла. Он стоит?
– Я не лишаю, – нахмурилась Надя.
– Да посмотри на себя. Ты инвалид. Всего боишься. Я пришел – свернулась, как еж, иголки выставила. Давай потренируемся: я за руку возьму, а ты скажешь «нет», и я отпущу?
Надя неприязненно отодвинулась в угол.
– Не хочу! – сказала она надрывно. – Уйди!
Но он взял ее за руку, а она отдернула и завопила: «Нет!» Он довольно захохотал.
– Видишь, получается! – он шутливо поднял руки вверх: – Все, все, не трогаю! Сдаюсь!
– Перестань… – проговорила Надя с мукой.
– Не перестану. Считай, я доктор. Ну – кричи «нет!».
– Нет, – пробормотала она покорно в ответ на прикосновение, и он снова отдернул руку.
– Отлично выходит. Не страшно же?
– Господи, – пробормотала Надя. – Тебе что – делать нечего?
– Я показываю наглядно, что нормальным людям говоришь «нет» – и они слушаются. Играем, играем…
Он поиграл минут десять, и Надя немного привыкла к его сухой руке и не дичилась. Потом Виталя посмотрел на часы.
– Пойду, пора, – сказал он. – Еще стрелять на улицах начнут. Комендантский час объявили – цирк.
– Боишься? – спросила Надя. Она первый раз за много времени задала кому-то личный вопрос.
– Боюсь, конечно. У нас любой маразм сотворят, никто не удивится.
