Библейский отец Авраам готов был принести в жертву своего сына, но не преступил роковую черту. Отец Народов преступил, толпами отправляя чад своих возлюбленных к жертвенному алтарю. Но вот вопрос. Как он, великий вождь и отец народов регулирует этот жертвенный конвейер, как определяет меру и границу и чем при этом руководствуется? На этот вопрос не может ответить никто. Никто! Никому не дано заглянуть в затянутую дьявольским мраком бездну души товарища Сталина. Никому!
Рыцарь Революции Феликс Эдмундыч Дзержинский выдал когда-то две знаменитые фразы: «то, что вы на свободе – это не ваша заслуга, это наша недоработка» и «был бы человек, а статья найдется». Это были шутки Железного Феликса. Теперь это уже не шутки, нет не шутки. Такие времена. А тут какой-то Буров. И какой уж тут, мальчишка, детектор лжи?
И пробежали мы эти десять лет, и многого достигли, действительно многого, достаточно взглянуть на промышленную карту страны, и ты, мальчишка, это знаешь и этим гордишься. И есть чем гордиться. Но никто тебе не сказал и никогда открыто не скажет: какой ценой это достигнуто. А цена: миллионы изломанных судеб и сотни тысяч принесенных в жертву жизней «буровых», «ивановых» и других.
И вот главное, касательно тебя – лейтенанта, и меня – генерала. И об этом я тоже не могу тебе, мальчишка, сказать, но со временем, я думаю, ты поймешь сам. Как только мы с тобой, лейтенант, сделаем попытку оправдать и освободить ни в чем не повинного Бурова, так тут же сами угодим на этот конвейер, который и доставит нас к расстрельной камере.
А в наших обвинительных заключениях в духе нашего дьявольского времени будет прописано: «Такой-то и такой-то, руководствуясь изменническими и корыстными намерениями, создали в НКВД СССР преступную группу и вступили в сговор с изобличенным изменником Родине Буровым с целью присвоения перстня Борджиа и других золотых изделий и ценностей, преступным путем заполученных предателем во время службы за рубежом и контрабандным путем ввезенных в СССР». И неважно, что никто из участников следственного процесса и в глаза не видел этого самого перстня Борджиа.
И НИКТО, я это утверждаю, НИКТО вслух не спросит: так где всё же этот перстень? Не спросит, потому что готов ответ-трафарет: спрятали, сволочи, и даже под страхом смерти не выдали! И всё!
Представляю, лейтенант, какое у тебя было бы лицо, если б я тебе сообщил все это. Эх, эх! Такие времена!»
Николай Николаевич, отгоняя эти мысли, тряхнул головой и провел рукой по лицу, потеребил усы и сказал: – Так, значит, на живца? Хорошо! Подготовьте план оперативно-следственных мероприятий для приобщения его к делу. Дело подготовьте для передачи Особому Совещанию. Пусть там решают. А про себя подумал: «Лаврентию Палычу так и доложу: материалы следствия по делу Бурова переданы для рассмотрения Особым Совещанием НКВД»
– Николай Николаевич, но ведь, но ведь для Бурова это означает…
– Молчать! – взорвался начальник: – Лейтенант, выполняйте.
Особым Совещанием НКВД обвиняемый по статье 58 – прим.1 «б» и не признавший своей вины Буров Владимир Сергеевич был приговорен к расстрелу. Но Бурову повезло. Советский театральный гуманизм иногда бросал жребий и оттаскивал счастливчиков, кому он выпадал, от расстрельных камер.
Военная Колллегия Верховного Суда СССР отменила Бурову расстрельный приговор, заменив его двадцатью годами лагерей.
