– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…8 Чего вас обеих туда понесло, а? – И Елена постучала легонько пальцем по лбу генератора идей. – Газеты эти развратные читать, грехи новые набирать. Поди, церковь все осуждали, две трещотки! – Потом пообещала: – Погодите, будут вам обеим за это шишки.
Варвара не стерпела подобного прогноза и разоралась, забыв о всяких возрастных приличиях:
– Это какой еще шишкопад вы мне пророчите? Моя Вера со СПИД-инфо, как вы говорите, Антонине уважение сделала, стол накрыла, деньги дала! А вы с понтом «сестры во Христе» даже и не знаете, как эта бедняга прожила этот год! Ах, жалость какая, вы не видели, как ее мальчишки пережаренные пирожки наворачивали! Что так смотрите? Не знаете, что они голодают?! Ее муж в лучшем случае в день три лара делает – на базробе9 железяки какие-то продает.
– Я молюсь за нее, – Елена заговорила тихо, не реагируя на обидные слова. – Значит, такая у нее епитимья от Господа. Никто не гнал ее из монастыря. Я предупреждала, что ничего хорошего в этом замужестве ее не ждет. Пусть терпит и кается. Не бойся, не умрут ее дети голодной смертью…
(Как уж там Антонина каялась и какие искушения очистительные претерпевала, Варвара сказать не могла. Покаяние – не картошка, на весы не положишь и пальцем не поковыряешь. Только со временем выводы можно делать.)
Шишки, обещанные Еленой, посыпались довольно скоро, причем перекрыли путь в Верины апартаменты нерушимой стеной.
Через месяц Варваре пришлось отвечать на риторический вопрос:
– Где мои двадцать лар, что твоя верующая курица утянула?
– Ну, в ауте она сейчас, – засуетилась поручительница. – Отдаст, куда денется. Ну хочешь, я тебе по частям соберу и за нее отдам.
На Веру, видимо, в тот день темные силы психоатаку предприняли, она и понесла на возрастающей ноте:
– Мне твои позорные копейки не нужны! Меня сам принцип бесит. За базар твоя монахиня не отвечает. А мужа зачем возле себя держит?
И пошла грязью поливать все, что было Варваре дорого и близко, от священников до икон.
В итоге так обе сцепились, расплевались, что надолго потом прервали все дипотношения.
Только через полгода Антонина с большим трудом вернула злосчастный долг. Но имидж был подпорчен навеки. А местная акула капитализма занесла ее в свой внутренний черный список.
Через какое-то время позвонила Антонина Варваре и со слезами в голосе попросила:
– Очень прошу, скажи своему Бил-Гейтсу, нам позарез пятьсот лар нужны. На факте газовики поймали, мы счетчик откручивали. Штраф выписали. Зима! Они же трубу отрежут! Мы потом понемногу отдадим…
Варвара всей душой сочувствовала такому аховому положению и ругала газовиков: вот, мол, моду взяли, с коррупцией таким образом бороться: в самый холод, не успеешь заплатить, трубу резать! И никому и дела нет, что у Антонины трое детей задубеют. Но звонить отказалась. Потому как бессмысленно.
Еще время прошло. Распространилась новость: Антонина четвертого родила. Патриарх крестил, как и обещал, что будет крестить каждого третьего и последующего ребенка в венчанной семье.
Потом следом опять звонок и плач в трубку:
– Умоляю, скажи Вере, деньги на операцию ребенку нужны, каждый день на счету. – Это как, значит, Антонину приперло, что на свою гордость наступила, помня старый отказ! Вера для нее была чем-то вроде последней двери, куда еще можно было постучаться. – …Взять неоткуда. Ходили в Аверс
