Горничная открыла нужную дверь и посторонилась, пропуская меня вперед. Вот это да! Высоченные книжные шкафы по всему периметру комнаты, бронзовые ручки на дверцах с мелкой расстекловкой. Маман восседает за необъятным письменным столом. При моем появлении двое мужчин встали с кожаного дивана. Один лет шестидесяти, седовласый, с ухоженной внушительной бородой, разделенной надвое. Другой – молодой, темноволосый и довольно симпатичный. Не успела я открыть рот, чтобы поздороваться, маман, сменившая одежду – теперь она была в голубом, только лицо оставалось вишневым, – налетела на меня, как коршун, и со словами «Прошу прощения, господа, мы сейчас вернемся…» прямо-таки вытолкала меня за дверь.
– Ты почему не причесана? Как ты одета?! – маман была в ужасе. А что я сделала-то?
Призвали Дарью и отдали меня ей в руки. Девица быстро стянула с меня блузку, надела снова, застегнула на ней все пуговицы и в два счета соорудила у меня на голове прическу, как у маман – узел на макушке, валик вокруг головы с напуском на лоб. Отсутствие под блузкой сорочки и корсета маман приказала замаскировать шалью, которую сняла с себя. Когда шаль – большую, белую, шелковую, с длинными кистями – набросили на меня, она закрыла не только блузку и то, что виднелось под ней (хотя там не было ничего, достойного созерцания), но и туфли. Слава Богу, они не заметили, что на мне нет чулок!
Дверь опять открылась, и я снова оказалась в кабинете.
4. Я становлюсь сумасшедшей
– Извините, господа! – маман заняла прежнее место за столом, поднявшиеся с дивана мужчины опять опустились на кожаные подушки, а мне достался стул посреди кабинета. Все трое беззастенчиво разглядывали меня: мадам – с неприкрытым неодобрением, бородатый – с интересом, а молодой брюнет – с явным сожалением.
– Антон Владимирович, прошу вас, начните вы, – маман повернулась к брюнету, вздохнула и приложила к глазам платочек…
Тоже мне, горе изображает. А у самой – ни слезинки, и рука твердая, прямо Железный Феликс, а не женщина.
– Мария Петровна (вот, значит, как маман зовут!), погодите расстраиваться! Все может быть иначе – мы же с Анной Федоровной еще не говорили, и следователь разрешил прежде нам с ней побеседовать, а уж потом он присоединится… Анна Федоровна, скажите, когда Иван Спиридонович к вам пришел?
Надо полагать, Иван Спиридонович – это и есть убиенный жених. И что мне прикажете отвечать? Брюнет Антон деликатно кашлянул – предлагает не тянуть с ответом.
– А вы кто? Почему я должна вам отвечать?
Мария Петровна со значением посмотрела на бородатого.
– Я адвокат вашей семьи, Антон Владимирович Шпиндель, – брюнет привстал с дивана и произвел представительский кивок, посмотрев на меня с удвоенным сожалением. – Если в деле не возникнет других подозреваемых, мне предстоит защищать вас на суде. Так когда вы впустили своего жениха?
– Никого я не впускала! Я просто решила взглянуть на кровать, а там он лежит, под одеялом. Я одеяло потянула, чтобы посмотреть, что с ним, а он весь в крови, и нож из груди торчит. Тут на меня кот напал… сверху прыгнул… Я испугалась, шлепнулась на труп, закричала, хотела с него слезть, но запуталась в своей рубашке и упала с кровати, а потом прибежали эти женщины – Мария Петровна, Даша и, как ее, Полина…
– Аня, – вмешалась маман, – какие несуразности ты говоришь… Эти женщины… Это о матери и о сестре! И как на тебя Маркиз мог напасть? Этот кот только тебя и признает, только тебе позволяет себя гладить, ест только из твоих рук! А Ивана Спиридоновича только ты сама и могла впустить, уж Антон Владимирович со следователем всех опросили – никто дверь ему не открывал.
