– Какой смысл сейчас об этом говорить? – пожал плечами Уитмор. – Мы выполнили все, что нам было сказано, и пока вроде не облажались… Но если что-то у этих столичных парней сорвется, то, попомнишь меня, все шишки посыплются именно на нас.
– Я в этом не сомневаюсь, Чак. Вот дерьмо…
– От дальнейших контактов с прессой и телевидением придется воздержаться! Как бы кто ни пытался давить на нас! Что же касается Колхауэр, то она, в некотором роде, исключение…
– Элизабет ни за что не согласится петь с чужого голоса.
– Кое-что мы ей уже показали. Она сама понимает, что требовать сейчас от нас чего-то большего – дохлый номер. Вывези ее сейчас за оцепление и накажи ей, чтобы не гнала пока лошадей… Может так статься, что нам самим придется вложить в ее уши полезную для нас информацию.
– Я сразу понял, что ты намерен ее как-то использовать.
– Зачем же так грубо? – поморщился Уитмор. – Я просто пытаюсь застраховать наше будущее… Представь, если у нас случится нечто похожее на то, что произошло в Бостоне три недели назад?! Единственное, чем мы сможем прикрыть свою задницу, возможно, будет именно уважаемая и респектабельная «Лос-Анджелес таймс»…
Шенк хотел спросить у своего старшего коллеги, не будет ли еще каких указаний, но по напряженному лицу Уитмора, да еще по тому, как тот плотнее прижал пальцами динамик к ушной раковине, понял, что начальник внимательно вслушивается в чье-то сообщение.
– Оператор, требуется уточнение, – сказал Уитмор в микрофон. – На объекте находятся не четыре, а шесть целей?
– Совершенно верно, – последовал торопливый ответ. – Приборы зафиксировали появление на объекте двух новых целей!
В следующее мгновение Уитмор переменился в лице. Шенк негромко выругался.
В предрассветном эфире повисла зловещая тишина…
Московская область, Балашихинский район,
закрытый объект ФСО[5], 27 ноября
Романцев пришел в себя спустя четверть часа после того, как женщина-врач – после нее в помещении остался лишь легкий аромат духов – сделала ему внутривенную инъекцию антидота. Двое дюжих, двухметроворостых парней, одетых в защитного цвета комбезы и кепи, – на самом Романцеве красовался новенький спортивный костюм – помогли полковнику, который в первые минуты, пока не подействовал препарат, ощущал себя вдрызг пьяными человеком, перебраться из медблока в соседнее помещение, где их уже дожидалась только недавно прибывшая на объект VIP-персона.
Комната, в которой они оказались, своим убранством напоминала кабинет чиновника средней руки (но без российского триколора и обязательного портрета главы государства). Романцева усадили в кресло. Один из охранников – или кто там они были – почти насильно заставил «трезвеющего» на глазах подопечного выпить целую кружку какой-то горьковатой, вяжущей рот жидкости, у которой – это выяснилось спустя минуту или две – оказалось на удивление приятное послевкусие…
VIP-персона жестом отпустила охранников восвояси, нисколько не опасаясь остаться наедине с человеком, которого с некоторых пор числят за покойника. В помещении горела лишь настольная лампа, да еще по правую руку от Романцева в углу мерцал экран видеодвойки, с остановленным на стоп-кадре изображением. Тупая боль, терзавшая виски и затылок, постепенно сошла на нет. Руки поначалу казались чужими, ватными. Но кровоток возобновился очень быстро: он сначала ощутил покалывание мириад иголочек, а затем, когда прошли и эти не слишком приятные ощущения, Романцев наконец вновь обрел власть над собственным телом.
