Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - страница 40



Pro domo sua).


Гумилев сюда был вхож прежде всего как приятель Андрея Горенко. “Я была в таком возрасте, – вспоминала в разговоре с Лукницким Анна Андреевна, – что не могла иметь собственных знакомых – так считалось”. Горенко-отец, Андрей Антонович, крепкий жизнелюбивый моряк, не слишком привечал юного “декадента”. Дочь он воспитывал очень строго и не пускал ее даже на каток (работавший по пятницам) и на “журфиксы” (на деле “скромные студенческие вечеринки: пили чай с пряниками, болтали”) к старшей сестре Инне и ее мужу филологу Сергею Штейну. Тем не менее Анна бывала и там и там – мать отпускала ее, когда отца не было дома. Штейн оставался ее другом и конфидентом и после того, как Инна, совсем юной, умерла. В начале 1905-го Валентин Анненский (Кривич) женился на сестре Штейна, и с этого времени вечеринки проходили в его квартире – в здании гимназии. Тот же “чай с пряниками” у Анненских подавал лакей в белых перчатках. Сын жил рядом с отцом, но отдельно от него, и едва ли Иннокентий Федорович удостаивал “журфиксы” своим посещением. (Известна лишь его фраза в связи с женитьбой Сергея Штейна на старшей из сестер Горенко: “Я бы выбрал младшую”.) Так или иначе, цепочка, отделявшая нерадивого гимназиста от директора, становилась все короче.

Впрочем, в тот момент Гумилева, вероятно, больше заботили отношения с Анной Горенко. По Лукницкому, они (кроме домов Штейнов и Анненских) ходили на гастрольные выступления Айседоры Дункан, участвовали в неком любительском спектакле в клубе на Широкой улице и даже в спиритических сеансах у Бернса Мейера. Спиритизм был в большой моде еще с 1880-х годов – когда Толстой высмеял его в “Плодах просвещения”. Эта “прикладная магия” комфортно соединяла позитивистский дух второй половины XIX века и тягу к неведомому, характерную для новой эпохи. “Спиритические силы со временем будут изучены и, может быть, даже найдут применение в технике, подобно пару и электричеству”, – говорил Брюсов юному Ходасевичу. Трудно сказать, что имелось в виду: не повозки же, запряженные духами? Редактор “Весов” не только сам был завсегдатаем медиумических сеансов, но и писал страстные статьи в защиту спиритической практики в журнале “Ребус”. В бормотании медиумов он склонен был слышать “разумные духовные сообщения из иной области бытия”.

Как указывает Р. Д. Тименчик[31], Гумилев попросил Дешевова расписать стены его комнаты видами “подводного царства”. Анна была изображена в виде русалки – должно быть, не очень удачно: очевидец (Лев Аренс) принял ее за “водяного”.

Один эпизод отношений Анны Горенко и Гумилева, относящийся к той поре, зафиксирован в мемуарах поэта Всеволода Рождественского, сына царскосельского священника (и законоучителя в мужской гимназии) и брата Платона Рождественского, одноклассника Гумилева. Обо всем, относящемся к юности Гумилева, Рождественский (родившийся, как и Голлербах, в 1895 году) говорит понаслышке и с неточностями в деталях. Тем не менее в данном случае он ссылается на свою старшую сестру – и то, что он рассказывает, похоже на правду.


Был день рождения Ани, в доме собрались ее юные приятельницы и приятели – и все с подарками и цветами. Несколько запоздав… явился расфранченный Коля с таким же пышным букетом. Мать Ани, Инна Эразмовна… сказала не без иронии: “Ну вот и Коля, и уже седьмой букет у нас на столе. Ставьте его сюда в дополнение к остальным!” Коля обидчиво вспыхнул, но, не сказав ни слова, присоединил свой букет к уже стоявшим. Некоторое время он сидел молча, а потом вдруг исчез… Через полчаса Коля появляется с таким же пышным букетом. “Как мило, Коля, с Вашей стороны осчастливить нас и восьмым букетом!” – рассмеялась И. Э. “Простите, – холодно отчеканил Коля, – это – не восьмой букет, это – цветы императрицы!” Оказывается, он перелез через дворцовую решетку “Собственного сада” и опустошил значительную часть клумбы под самыми окнами флигеля Вдовствующей.