Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - страница 69

Тем не менее свою литературную биографию она числила именно от этой публикации. В начале 1967-го Ахматова предполагала отмечать 60-летие литературной деятельности (что по тем временам было явным анахронизмом: в СССР принято было считать писательские юбилеи от дня рождения, а не от первой публикации). Точкой отсчета была именно публикация в “Сириусе”.

В Россию Гумилев приезжает лишь в апреле 1907 года. В первую очередь он отправляется к Анне в Киев, затем к Брюсову в Москву.

Лукницкая объясняет этот приезд Гумилева в Россию необходимостью предстать перед призывной комиссией. Но справка о его медицинском освидетельствовании и об освобождении от воинской повинности датируется 30 октября 1907 года.

Визит Гумилева к Брюсову зафиксирован в дневнике мэтра:

Юноша бледный со взором горящим… Бледный юноша с глазами гуся… Сходство налицо.

Гумилев был в восторге от радушного приема, оказанного ему “дорогим Валерием Яковлевичем”. Должно быть, тот и был ласков – но (как видно из его собственной записи) домой ученика не позвал, хотя юноша, видимо, как раз больше всего нуждался (с дороги-то) в домашнем уюте и горячем ужине. В буржуазном доме Брюсова это было всегда; впрочем, возможно, как раз в этот период его семейная жизнь усложнилась: в разгаре был его обсуждавшийся “всей Москвой” роман с Ниной Петровской.

Может быть, впрочем, если бы Гумилев “с близкого расстояния” увидел брюсовский быт, так контрастирующий с теми мрачными духовными безднами, на причастность к которым редактор “Весов” претендовал, – его восторг перед мэтром поумерился бы. “Черный маг” – и самодовольный рантье, виртуозно играющий в преферанс… Может быть, Гумилев увидел бы Брюсова с той же жесткой отчетливостью, с которой увидел его Ходасевич, тоже ходивший у него в учениках. Но Гумилев смотрел на мэтра издалека, и его образ остался облагороженным, избавленным от снижающих бытовых черт. Молодой царскосел готов был защищать учителя от нападок – и видел в нем то, что хотел видеть:

Судя по всему, ничто в Москве, кроме “Весов” и “Скорпиона”, внимание Гумилева не задержало. До конца жизни он бегло побывал в Первопрестольной еще несколько раз, но все его визиты свелись к сугубо литературному общению. Этого города для него как будто не существовало. Нет ни строки – пусть даже негативно окрашенной, – относящейся к Москве, в его стихах. Лишь в одной из его статей упоминается “скромная Москва”, противопоставленная “пышному Багдаду”. Использовавший как материал для творчества чуть ли не все увиденное и прочтенное, он мимо этого материала прошел, не заметив его.

Из Москвы Гумилев отправился в Березки (пострадавшие от поджогов в 1905 году и вскоре проданные); какое-то время он провел в Петербурге и в Царском. Более подробных свидетельств об этом времени – с конца мая по начало июля 1907-го – нет. В начале июля он отправился в Севастополь, где проводила лето Анна Горенко. По-видимому, там, на даче Шмидта, произошел очередной разрыв. Анна берет назад данное слово, помолвка расторгается. Тяжесть этого известия (которое Гумилев должен был предчувствовать – он виделся с Анной в апреле-мае и не мог не заметить тех смятения и неуверенности, которые скользят в ее письмах Штейну) усилилась тем, что именно на даче Шмидта Гумилев “из разговоров” (вероятно, из своих разговоров с Анной) понял, что она “не невинна”. О том, что между их разлукой в 1905 году и встречей весной 1907-го у Анны был роман – серьезный роман со взрослым мужчиной, он до сих пор не догадывался. Имя своего соперника он не узнал и сейчас – и никогда не заговаривал об этом с Анной. “Кто был первый”, он спросил у нее в 1918-м – в день развода. Она назвала имя: это давно уже не имело никакого значения.