– А то что? Ты, действительно, считаешь, что сможешь меня не запустить? Ты думаешь, что я сейчас готова развернуться и уйти снова под этот ливень? Убери руку и дай мне пройти…
– А то что? Да, я уверен, что дальше моей руки ты не пройдешь.
Не тут-то было, мои слова не подействовали так устрашающе, как я старалась их произнести, они вообще никак на него не подействовали. Но если я отступлю сейчас, то навсегда останусь на коленях в той луже, и уже никогда, никогда не смогу подняться…
– Мне плевать на то, в чем ты уверен… посмотри мне в глаза и найди в них что-нибудь, что я могу еще потерять… Если не уберешь свою костлявую ручонку, я выцарапаю тебе глаза или еще хуже перегрызу тебе горло, но не здесь и не сейчас… потом… когда ты не будешь этого ждать, и твоя в принципе уже далеко не смазливая мордашка превратиться просто в месиво… Готов проверить? – видимо что-то действительно было в моем взгляде, или мои слова вдруг обрели величайшую силу убеждения, но его рука начала медленно сползать вниз.
– Ладно иди, боллльная… Тебе просто повезло, что у меня хорошее настроение…
Он еще выкрикивал что-то в след, но мне, пробравшись внутрь, уже стало наплевать на все вокруг. Я летела со всех ног, рискуя снова упасть на глазах у слонявшихся туда-сюда учеников, ожидающих звонка на урок. Перепрыгивая через две-три ступеньки вниз за раз, я влетела в небольшую комнатку, скорее даже коморку.
В ней не было окон, не было мебели, кроме небольшой самодельной кушетки вдоль стены и старой тумбочки, на которой стояла также самодельная лампа и освещала площадь вокруг в радиусе буквально на полметра, не более. Комнатка была узкой, такой, что если рядом с кушеткой поставить еще одну такую же, то две кушетки занимали бы место от одной стены к другой, прижатые вплотную друг к другу. Вместе с тем комната была довольно продолговатой. Если на одной ее половине размещался этот самодельный лежак с тумбочкой, то другая ее половина была загромождена всяческим «дворничьим» инвентарем. Да, это была рабочая коморка нашего школьного дворника, Тети Нади, она же была по совместительству и сторожем.
Коморка была пуста, кушетка была небрежно заправлена каким-то грязным одеялом. Ничего из того, что в обычной ситуации у меня могло бы вызвать лишь отвращение, ни грязь вокруг, ни затхлый запах, меня не волновали вовсе. Я сбросила на край кушетки мокрую до ниток куртку, уселась рядом и подняла, согнув в коленах, ноги, чтобы упереться к ним лицом, закрыть себя со всех сторон руками. Не знаю сколько времени я так просидела, но потихоньку напряжение, сковывавшее меня всю изнутри, стало меня отпускать, и я дала волю своим чувствам. Первым делом снова слезы покатились по щекам, жгучие слезы набирали свои обороты и лились, не останавливаясь. Я плакала навзрыд, заглушая своим ревом все вокруг, не слыша никаких других звуков, кроме того, что вырывался из моей груди.
Я вздрогнула, ощутив чье-то прикосновение по спине, резко подняла голову и увидела Тетю Надю. Она сидела рядом и молча гладила меня с той нежностью, с которой только были способны ее огрубевшие от тяжелой работы руки. Мы не были близки, как могло показаться вначале. Я была обычной ученицей, которая также, как и все, проходила мимо нее, иногда даже не замечая вовсе. А порой, погруженная в свои мыли, я просто наблюдала за ней из окна. Но никогда я не думала о ней как об отдельной личности. Для меня она была лишь неотъемлемой частью школы. Я знала про ее комнатку, расположенную в подвале здания, и сегодня оказалась там впервые. Что-то на уровне животного инстинкта самосохранения привело меня сюда. Почему-то, мне казалось, что именно здесь мне будет безопаснее и спокойнее всего.
