– Босоножку? Э-э… – Он задумался. – С тех пор, как ты ушла – не видел. Но мы и раньше не часто встречались. Мы с ним оба служим Королеве, но он музыкант, а я – пограничник.
– Гаэт, если… когда увидишь его… скажи ему… спроси, за что… почему…
Гаэт пристроил голову принцессы поудобнее у себя на плече.
– Почему – что?
Конь буланый нетерпеливо переступал копытами. Я стиснула кулаки.
– Не… не надо ничего спрашивать. Не надо. Ничего не надо ему говорить. Поезжай скорее.
Конь снова заплясал, крутясь на тесном пятачке между елками. Ветер вскинул узкую ладонь, прощаясь:
– Удачи, Лессандир.
* * *
Я обошла излучину Мележки так, чтобы издалека увидеть камни на берегу и мантикора, буде он еще ошивается где-то неподалеку. Мантикора в камнях, естественно, не обнаружилось, мало того, я разглядела, что труп лошади вытащен из воды и здорово объеден. По правде говоря, от лошади осталась только передняя половина и раскиданные по берегу кости. Это значит, пока мы с Гаэтом хлопотали над принцессой, оголодавшее чудовище обедало.
И это хорошо. Значит, мстительность ему несвойственна. Интересно, куда он ушел, набив пузо… вернее, два пуза? Хм, сколько же ему жратвы на оба этих пуза надо? Он же пол-лошади слопал! А я его рыбкой кормила…
Его все равно придется искать. Опять обшаривать лес, опять выискивать следы, потому что охота продолжается. Да что я! Найгерт озвереет, когда увидит, что у его сестры отсутствует лицо. Он такую награду предложит за Эрайнову буйную голову, что все жители королевства Амалеры вооружатся дрекольем и вывернут окрестные леса наизнанку!
Что же делать? Надо идти в Бронзовый Замок и говорить с Нарваро Найгертом. Надо вымолить у него день-два форы, надо пообещать, что я принесу ему эту голову сама!
Ага, так он мне и поверил. Принцесса эту тварь не осилила, а я, девчонка, с голыми руками пойду на чудовище? А если сказать правду? Если убедить короля, что мантикор – разумное существо и кидается на людей просто потому, что перепуган? Попрошу два дня, и если я не словлю чудовище, пускай открывает охоту. А два дня эти я куплю за флягу мертвой воды.
Точно. Так и сделаю.
Только сперва отмоюсь от крови.
Выше по течению я нашла довольно глубокий омут под берегом. То есть настолько глубокий, что воды там было мне почти по грудь. Где с наслаждением побарахталась и замыла свои заскорузлые тряпки. А пока я лазала по холмам, пробираясь в сторону Нержеля, платье и волосы высохли.
* * *
Сумерки
– У каждого есть свой пунктик, – сказал Амаргин, разливая в чашки холодное душистое молоко. – Вран и Гаэт гоняют чудовищ, мнимых и реальных. Я пытаюсь доказать Врану, а в первую очередь самому себе, что людям доступна магия, хотя доказывать что-либо кому-либо бессмысленное занятие. Ты присасываешься как клещ ко всему, что тебе кажется чудесным. Если покопаться, чудачеств у каждого из живущих наберется выше крыши. Чудачества – штука достаточно безвредная, если не относиться к ним слишком серьезно. Быть серьезным – это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.
– А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.
– Гаэт – не волшебник, хоть кое-что умеет. Гаэт – воин. Ему нужно быть серьезным, на таких, как он, держится сумеречное королевство.
– Значит, горгулья не была опасна, как сказал Гаэт?
– Лесс, ты иногда думай, прежде чем глупости говорить. Конечно, горгулья опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за шкирку от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?
