Я слышал, что женщины Лимы славились своей красотой и мелодичными голосами. Сеньорита Инес, несомненно, поддерживала их репутацию.
Теперь в ее мягких темно-карих глазах появилось умоляющее выражение, а тонкие нежные губы задрожали, когда она поспешила продолжить свой странный рассказ.
– Я никогда раньше не видела своего отца в таком состоянии, – пробормотала она. – В течение нескольких дней он говорил только о "большой рыбе", пейе гранде, что бы это ни значило – и проклятии Мансиче.
Воспоминания о последних нескольких днях, казалось, были слишком тяжелы для нее. Почти прежде, чем мы это поняли, прежде чем Нортон, который начал задавать ей вопрос, смог заговорить, она извинилась и выбежала из комнаты, оставив только неизгладимое впечатление красоты и неотразимую мольбу о помощи.
Кеннеди повернулся к Нортону. Но как раз в этот момент дверь в кабинет открылась, и мы увидели нашего друга доктора Лесли. Он тоже увидел нас и сделал несколько шагов в нашу сторону.
– Что, ты здесь, Кеннеди? – он удивленно поздоровался, когда Крейг пожал ему руку и представил Нортона. – И Джеймсон тоже? Что ж, я думаю, вы, наконец, нашли дело, которое поставит вас в тупик.
Пока мы разговаривали, он провел нас через гостиную в кабинет, из которого только что вышел.
– Это очень странно, – сказал он, рассказав сразу все, что ему удалось выяснить. – Сеньор Мендоса был обнаружен здесь вчера около полуночи своим партнером, мистером Локвудом. Похоже, нет никаких зацепок к тому, как или кем он был убит. Ни один замок не был взломан. Я осмотрел коридорного, который был здесь прошлой ночью. Похоже, он часто покидает свой пост, когда уже поздно. Он увидел, как вошел мистер Локвуд, и поднял его на лифте на шестой этаж. После этого мы не можем найти ничего, кроме открытой двери в квартиру. Вовсе не исключено, что кто-то мог войти, когда мальчик покинул свой пост, подняться или даже спуститься по лестнице снова. На самом деле, должно быть, так оно и было. Ни одно окно, даже на пожарной лестнице, не было взломано. На самом деле убийство, должно быть, совершил кто-то, кого впустил в квартиру поздно вечером сам Мендоса.
Мы подошли к дивану, на котором лежало тело, накрытое простыней.
Доктор Лесли опустил простыню.
На лице было самое ужасное выражение, ужасный взгляд и искажение черт, а также глубокое, почти фиолетовое, обесцвечивание. Все мышцы были напряжены. Я никогда не забуду это лицо и его выражение, искаженное наполовину от боли, наполовину от страха, как будто от чего-то безымянного.
Мендоса был коренастым мужчиной, чьи пронзительные черные глаза при жизни смотрели из-под кустистых бровей. Даже после смерти, если не считать этого ужасного взгляда, он выглядел довольно представительно, а его коротко подстриженные волосы и усы выделяли его как человека с делами и положением в своей стране.
– Очень странно, Кеннеди, – повторил доктор Лесли, указывая на грудь. – Ты видишь эту рану? Я не могу точно определить, было ли это настоящей причиной смерти или нет. Конечно, это тяжелая рана, это правда. Но, похоже, здесь есть и что-то еще. Посмотри на зрачки его глаз, как они сужены. Легкие тоже кажутся переполненными. У него есть все признаки того, что он был задушен. Тем не менее, на его горле нет никаких признаков насилия, которые были бы, если бы это было так. Если смерть от удушья газом, то мы не нашли никаких следов сосудов, в которых мог содержаться яд. Кажется, я ничего не могу понять.
