Едва высохли мокрые следы Белогора на полу нашей палатки, я, находясь ещё во власти пережитого ужасного происшествия, но чувствуя по Белогору, который позволил подать себе сухую одежду, приказал принести вина и мёда, воды, мяса побольше, потом поставить для него здесь же ещё топчан для спанья, а нам всем велел возвращаться в столицу, я подумал уже о том, что настало время вплотную заняться порученным мне делом с воеводами. Хотя с Белогоровым решением отправить нас всех поскорее с Солнечного холма я всё же попытался поспорить:
– Да ты что, Великий ты кудесник, снег же вон по колено, куда же ехать, шутишь, похоже?! – воскликнул я, выслушав его приказы.
Он отнял от лица полотенце, которым вытирал ещё мокрые волосы и, посмотрев на меня, сказал своим мягким, но не терпящим возражений голосом:
– Снег испарится в течение часа, Яван, – говорит со мной, а сам смотрит на топчан, где лежит Онега, которую он погрузил в сон и не позволил трогать ничего около, особенно то, что оказалось в её крови.
Но всё же перевёл на меня взгляд стальной:
– А в долине его и вовсе не было. Медведь, сколько дней нас с царицей не было… Дорога ещё, столица, рать без присмотра. Даже в самые спокойные времена, а теперь… Царь пока теперь своё дело окончит и вернётся, ты сейчас, пока нездорова Авилла, ты – власть. Поезжай, Медведь, займись делами, нельзя уже тянуть.
Не согласиться с ним было невозможно, но и уехать вот так…
– А Оне… она, – я не могу оторвать взгляда от начинающей запекаться крови на Онеге и вокруг неё.
Белогор посмотрел не на меня, а за мою спину:
– Ты имя это забудь, Яван… слишком много ушей, и сердец вокруг тебя, полных яда, не дразни гиен, не притягивай кровососущих мух на свою и царицы души. Езжай, береги себя. Днями мы за вами будем, расскажешь, чего успел.
Я не понял, о ком он говорит. За моей спиной была Вея и я мог понять почему он намекает на мою верную покорную Вею, от которой не то что зла, недовольства я ни разу не видел. Но спорить я не стал. И уже по дороге мы с Лай-Доном всё же поговорили об этом.
– Ничего такого я за Веей не замечал, – сказал он, раздумчиво, – но может, только потому, что вообще никогда Вею твою я не замечал? – он выразительно посмотрел на меня. – Ты сам сильно разбираешься в том, что чувствует и думает Вея?
Я удивился. Я удивился очень сильно, что мы оба с ним вообще о Вее, как о человеке с чувствами и, тем более, мыслями подумали и заговорили впервые.
– Что, ты думаешь, надо мне собственной жены опасаться? Совсем уже…
Лай-Дон пожал плечами:
– Я не знаю, Яван, но, во-первых: Белогор зря слов не произносит. А во-вторых: в такое время и древко копья может превратиться в змею. Что уж говорить об обиженной женщине, – он сделал очень выразительные глаза.
Я принял к сведению, как говориться, и забыл… Столько дел навалилось на меня, будто я стог сена потревожил, и он на меня обрушился. Надо было выбираться.
Помимо порученного мне дела с воеводами, к которому я приступил, ещё находясь на Солнечном холме, когда поговорил с первыми двумя ратниками, которых я помнил хорошо ещё с похода. Все в войске знали о том, что будут новые воеводы и их временные заместители старались показать себя с самых лучших сторон.
Я знал этих двоих ещё с того времени как мы на Север шли, знал, что доверить им свою жизнь – не прогадать, и всё же в том деле, что мне предстоит, этого мало. Я должен понимать, сердцем они с Явором или с Ориксаем.
