Хвоста крысьего Пламенному, а не Яну! Пусть и не надеется овдоветь раньше времени!
К моменту, когда Пламенный начал разыскивать супругу, у нее с Тигром все было договорено. От и до.
И куда она едет, и с кем, и зачем… Да, а заодно жом решил воспользоваться случаем и попросил жаму закупить продовольствие. Кое-какие деньги у него были… ну и еще скоро будут. Вот пусть займется полезным делом.
Жама Голубица соглашалась на все. Да, она поедет лечиться. И сделает личное одолжение милейшему Тигру. Поговорит с купцами. Муж? А мужу о второй части знать необязательно. И людей ей Тигр с собой даст, непременно! Как же без них?
Это и было высказано Пламенному, когда тот, обегав весь Кремль, обнаружил супругу в своих же собственных покоях. В спальне и с перевязанной головой.
Она болеет.
Она себя плохо чувствует.
Она уезжает лечиться в Ламермур и надеется, что дорогой супруг поймет ее правильно. Ей нужен более мягкий климат и морской воздух…
Пламенный не возражал. И даже пообещал дать ей своих людей в сопровождение.
Жама Голубица поблагодарила и согласилась.
Пусть дает! Муж обязан заботиться о своей жене, ведь так? А что поменяется и маршрут, и сопровождающие… ну так дело житейское. Бывает.
Мужу-псу не показывай… холку всю. Так ведь?
Вот она и не покажет!
Хормельская волость
– Упырица!
Х-хэсмь!
Прилетело Гришке не слабо, но парень все равно тыкал пальцем в газету.
– Точно говорю, энто ж она! Упырица! Которая Сеньку съела!
– Энто анператрица, дурень!
– Да нет же! Упырица! Ой, маменька! Энто что ж, Русиной упырица править будет?!
Конюх, поняв, что воспитательные меры в виде подзатыльников не дают нужного результата, задумался. Почесал затылок. И кто знает, что бы придумал, но на конюшню зашла та, кого тут вовсе не ждали.
Любовь самого батьки Счастливого.
Валентина.
– Федя, где у тебя тот паренек, который с Сенечкой был? Поговорить бы мне с ним?
– Дык… вот… это!
Конюх решил не забивать себе голову излишними сложностями и удалился выгребать навоз. А вот Гришка все как на духу выложил доброй тете Вале.
И что была баба!
Да, вон энта, что в газете!
И что она превратилась в упырицу.
И сожрала бедного Семена, вот как есть, а у него-то образок, вот он и уцелел! Вот, святой, с Фарафон-горы, с коим теперь бедный Гришенька не расстается! Небось без него и уснуть-то не получится. Спас его образ от нежити поганой! А то б и его сожрала, нечисть жуткая…
Валентина слушала, поддакивала, размышляла… и отправилась к Никону.
* * *
– Валька! Ну что ты несешь, дура-баба?!
А что еще должен сказать нормальный мужчина?
Вот он лежит довольный, разнеженный, доказавший любимой женщине, что он мужчина и еще о-го-го, а она тут…
Нет бы кваску подать, или пожрать чего сгоношить… так ее поговорить растащило! Вот что за манера у баб – все удовольствие портить? То им про любовь языком молоти, то им еще чего…
– Никон, миленький… – Квас Валька таки подала, и рядом присела, и по груди погладила, спускаясь все ниже и ниже, этак… с намеком. – Ты послушай меня всерьез. Ведь и так быть могет, разве ж нет? Ты знаешь, что застрелили анператора со всей семьей… а может, и правда, одна из его дочерей из могилы выбралась? Упырицей стала? Бывает ведь такое, коли душу Темной запродать! Ишшо как бывает, бабки говорили…
– Да дуры старые твои бабки!
– А кровь кто заговаривает? Кто твоих бойцов лечит, скажешь, не они?
– Ну…
Тут крыть и правда было особо нечем. Пара дохтуров у Счастливого имелась, но учитывая, сколько они пили… Ей-ей, лечение от бабок действительно выходило более эффективным.
