В нашем серванте в вазочке лежали золотые часики, свадебный подарок маме. Стрелка у них давно сломалась, и часы тихо ждали своего ремонта. Однажды мой взгляд упал на них. «А что, – подумала я, – надену их на руку и пойду гулять». Прогуливаясь около магазина, я увидела мальчика, на груди которого был пристёгнут круглый значок-переливашка. О таком значке, огромном, со слонёнком, который при повороте подмигивал, можно было только мечтать!
– Мальчик, а можно у тебя взять поносить этот значок? – робко спросила я.
– Нет, – ответил тот. – Ещё чего! Он у меня один.
Я достала из кармана часы.
– А на часики поменяешься?
Незнакомец повертел в руках золотую вещь, приложил к уху и неохотно сказал:
– Не тикают. Сломаны, наверно. Ладно, меняемся, – и, отстегнув значок, протянул его мне. – На, держи.
Я, счастливая, помчалась домой.
– Мама, смотри, у меня значок со слоником!
– Красивый, – равнодушно ответила мама, – где же ты его взяла?
– На твои сломанные часы поменялась! – с гордостью воскликнула я.
– Часы?! – закричала мама.
Дальше я помню, как жёсткий ремень в руках отца обжигал мою ни в чём не повинную попу.
Тогда же я впервые напилась пива. Допьяна, так хотел папа. Он сказал мне однажды, слегка заплетающимся языком:
– Нинка, ты моя плоть и кровь, и ты пройдешь моей дорогой, хочешь ли ты этого или нет.
Я пробовала возразить:
– Но я же маленькая. Я девочка…
И вмиг была подстрижена наголо ручной машинкой.
– Всё, сказал отец, – ты лысая как я. Да не реви, лучше выпей!
Я глотнула горькую колючую противную жидкость, с виду похожую на лимонад, и сквасила лицо.
– Что, не нравится? – засмеялся папа. – Пей давай!
Я, зажмурив глаза, залпом выпила стакан. Через пять минут папа куда-то поплыл перед глазами, стало безразлично уже, лысая я или с волосами, еле доплелась до кровати и провалилась куда-то в тёплую сонную пучину.
Утром меня с братом кто-то ударил по голове. Ничего не понимая, спросонья, я заревела. Следом заревел брат. Напротив кровати стоял пьяный отец, сжимая от злости кулаки:
– Вставайте, сукины дети! Завтракать!
Мы со слезами сели за стол. Есть не хотелось. Я, всматриваясь в тарелку с творогом сквозь застывшую призму слезы, вдруг представила белый дворец, в котором живёт принцесса, и ложкой начала строительство. Не успев прокопать ров вокруг строения, получила второй удар ложкой по голове.
– Ешь, я тебе сказал!
Со страхом и болью я съела дворец бесследно.
Я представляла папу страшным Карабасом – Барабасом, когда он со всей силы пинал маму в живот, а меня за лямки комбинезона подвешивал на крючок от вешалки. Что я чувствовала тогда? Сложно вспомнить, мне жалко было её, маленькую полную беззащитную женщину, рано похоронившую мать, родившую на свет детей и не имеющую сил защитить их от «любящего» отца. Это были тяжёлые годы перемен в сознании нашего папы, власти алкоголя, описанные от страха матрасы, и безусловная служба и подчинение нашему великому мучителю – Адольфу.
