– Но она уже жарится и варится! – не утерпел Мафу.
– Тогда вам придется только согласиться на мое предложение, – спокойно возразил надзиратель, – в казну пятнадцать фынов, за мельницу семь с половиной фынов, за мясо девять с половиной, всего нужно удержать из твоего золота три цына два фына. Верно?
– Придется так, – угрюмо сказал Лю Пи. – Не вынимать же мясо из котла.
– Стало быть, – сказал надзиратель, – тебе причитается выдать золота один лан, один цын и пять фынов.
Лю Пи сделал в уме вычисления и сказал:
– Да, один лан и полтора цына.
– Вот и отвесим их.
С этими словами надзиратель опять достал весы из футляра, но только на этот раз с гирькой более легкой, слегка подпиленной. Он поставил шнурочек гирьки на деление в один лан полтора цына и затем стал насыпать золото с бумажки на чашку, пока весы не пришли в равновесие.
– Получай свое золото. В следующий раз, надеюсь, ты принесешь больше. Небеса да помогут тебе!
Лю Пи взял бумажку со своим золотом, бросив подозрительный взгляд на кучку, оставшуюся на бумажке у надзирателя и казавшуюся ему слишком большой для веса в 32 фына. Но взвешивание было произведено на его глазах и проверено им – возражать нельзя. Отвесив положенный поклон, оба рудокопа вышли из комнаты.
Надзиратель потер руки от удовольствия. Его проделка вполне удалась. Он поднял вопрос об оплате ноги ишака только для того, чтобы вызвать возмущение рудокопов, отвлечь их внимание от весов и незаметно переменить гирьки. Но Лю Пи оказался более податливым, чем он ожидал, и надзиратель прикарманил не только излишек золота, полученный при помощи обвеса неверными гирями, но и девять с половиной фынов за мясо.
– Пожалуй, на половину нового ишака я уже набрал, – пробормотал мошенник, отпирая шкатулку, спрятанную у него в изголовье постели, и ссыпая туда золото Лю Пи.
Рудокопы, выйдя от надзирателя, наткнулись на поджидавшего их у дверей лавочника Ван Ли.
– Теперь зайдем ко мне, приятель, – пригласил последний. – Выкурим трубочку, подведем счеты, возьмете опять товару.
– Обедать пора, – возразил Мафу. – Мы придем после обеда.
– Пустяки, до лавки два шага отсюда, а до вас далеко. Мы покончим быстро, мясо не убежит.
– Иди домой, Мафу, – предложил Лю Пи, – присмотри за обедом. Надо ведь посчитаться, да и табак на исходе, соли нет, еще кое-чего не хватает.
Мафу побежал домой, а Ван Ли и Лю Пи отправились в лавку, где почти все золото рудокопа пошло в уплату долга за продовольствие. Выкурив пару трубочек и поспорив, как полагается, при проверке записей счета, нередко возбуждавших сомнение, Лю Пи нагрузился мешочками с табаком, солью, гуамянью, пшеном и другими припасами, сложил их в свою пустую корзину за спиной и медленно зашагал домой.
Он был расстроен и недоволен. Он упрекал себя за то, что был слишком уступчив и не отторговал всей ноги.
– Слыханное ли дело, – бормотал он, шагая под жгучими лучами полуденного солнца по каменистой тропе между унылыми оградами отводов, не дававшими тени, – слыханное ли дело, чтобы надзиратель рудника терял свое лицо, не краснея! Два цына за ногу дохлого ишака! Киводер, обманщик! И весы у него неверные. Его кучка должна была быть почти в четыре раза меньше моей, а она была меньше только раза в три. Нет, не нравится мне этот лое! Только и остается уйти отсюда в другое место. Поработаю еще дня два-три в шахте и, если жила не станет лучше, пойду в Ван-Чжу-Ван-цзе брать новый отвод. Там, говорят, лое хороший и место куда лучше – река, рощи, камыш, трава; веселое место. Пусть Мафу кончает, что осталось от жилы, а я пойду в Дарбуты. Места знакомые.
