– Загадочный?! – усмехнулась Серафима. – Диявол в ентом месте тайною всё опутал, и кто хочеть ту тайну разгадать – там и остаётся. Видал кости человечески? Никто теперяча не насмелится на то озеро пойтить – вон и инородцы яво далече стороной обходять.
– Значит, выходит, дьявол открыл мне то, что выпало из моей памяти, – задумчиво взглянув на знахарку, сделал вывод Мирон.
– Чево тебе открылось? – пристально посмотрела ему в глаза Серафима.
– Моя жизнь здесь, в Сибири. В одночасье я вспомнил то, что было сокрыто от меня в последнее время.
И Мирон рассказал всю историю начиная с похищения самородков.
– Вот так я оказался арестантом… – с печальным выражением лица закончил он свою речь.
– Да-а, – сочувственно ответила Серафима. – Сердешный ты – сколько беды на тебя навалилось. Не диявол тебе открыл глаза, а Господь вернул утраченное в памяти, через твоё потрясение. А от диавола только то, что осудили невиновного?.. Тяжко чужу вину на себе несть.
– А кто же тогда выкрал золотого идола? Тут, как ни крути, всё на мне сходится. Да только не я это! – с горечью выкрикнул Мирон.
– Не ты… – спокойно ответила знахарка. – А тот, за кем ты, как за малым дитём, ухаживал, – Игнатий.
– Но – не-ет, – недоверчиво отпрянул Мирон. – Ведь Игнат же всё время был с Бакаем – с ним и на охоту уехали. Когда же он успел?
– Не знамо, как Игнатий енто сделал, но апосля твоего рассказу душу я ево увидала, а в ней ужо ничево не скроешь – сатанинска у него душонка.
– Не знаю… Сомнительно всё это, – покачал головой Мирон.
– Твоё право сумлеваться. Это ты ему поверил – а меня не обманешь. Для чево он тебя в пропасть столкнул? Видала я ладошки твои – все изранены – шибко ты за жизню боролся, да только не смог за остры камни задержаться… А хотел он показать всем, что убёг ты, испугавшись наказания за содеянное.
– Ну, это ваши предположения…
– Пусть будет так, – мирно согласилась Серафима. – Может, чего покушаешь? – сменила она тему разговора.
– Не хочется…Тоска какая-то давит.
– Гони её, печаль, не твой ентот грех – ослободи свою душу… Вот – выпей травки да поспи ещё, – подала знахарка кружку травяного настоя. – А я твою одёжу пожамкую.
И вновь приятная истома потянула его голову к подушке, веки отяжелели, и он забылся крепким сном…
Голосистое пение петуха прервало сладостные сновидения. Ему откликнулся второй… третий. Мирон приоткрыл глаза – раннее утро сумрачным светом раскрасило стены горницы:
«Однако опять чуть ли не сутки проспал», – проснувшись в уютной тишине, подумал он про себя.
Звуки, доносящиеся извне, подсказывали, что хозяйка занята на дворе утренними делами…
Мирон потянул носом… запах свежеиспечённых шанег пробудил в нём неодолимое желание покушать.
«Уж не позавтракать ли мне без хозяйки? – кишки к спине прилипли», – сел он на краешек кровати. Его одежда, аккуратно свёрнутая, лежала рядом.
«Вот какая добродушная и внимательная: покушать приготовила, одежду постирала», – мысленно поблагодарил он Серафиму.
«Перекусить да пойти помочь по хозяйству?» – проглотив голодную слюну, взглянул он на прикрытый белой тряпицей стол. Мирон налил себе кружку молока и, перекрестившись, с аппетитом оголодавшего человека принялся за еду. Такими вкусными показались ему постряпушки Серафимы после нескольких дней болезни, что он и не заметил, как опустела тарелка с шаньгами.
«Вот теперь можно и поработать», – прикрыв стол тряпицей, выскочил Мирон в прохладное июньское утро. Пение петухов и мычание коров встречало занимавшуюся зарю…
