– Рекомендую! Каппадокия, начало прошлого века.
– Мне вдруг показалось, что там нефть, – признался Джорджо.
– Ну уж нет! Мы ведь не в Тюмени! – Василевс попытался изобразить обиду, но глаза его смеялись. – Пусть нефть в золотой чаше подносят наиправославнейшему повелителю славян и эвенков, нам это не пристало.
– Прекрасное вино! – воскликнул президент.
– Да, очень неплохое.
– Итак, – проговорил Джорджо, откинувшись в кресле, – вы готовы кое-кому из своих наступить на горло? Довольно неожиданно! Но почему именно сейчас? Ведь не из-за транзитных платежей, я полагаю?
– Видишь ли, дорогой Джо! – Константин дурашливо наморщил нос. – Есть вопросы, которые в политике обсуждать не принято. И даже намекать на них нехорошо. Но мы ведь не просто политики, верно? Поэтому я буду с тобой откровенен почти до неприличия. Мы хотим вернуть константинопольские сокровища.
– Как-как? Что?
Брови президента взобрались на самый верх лба, словно желая спрятаться в волосах. Впрочем, осмыслить сказанное было поистине трудно.
– Да, ты не ослышался. – Император был собран и серьезен. – О, конечно, всем очевидно, что невозможно требовать возврата всего награбленного крестоносцами…
– С учетом перелитых в монету золота и античной бронзы, боюсь, не сохранилось и десятой части ценностей!
– Но двадцатая сохранилось! Впрочем, список их можно ограничить несколькими десятками предметов. И все же это необходимо сделать! Это будет справедливо, символично, и… – Константин поднялся, подошел к закатному окну и слегка коснулся пальцами стекла. – И, пожалуй, европейские отношения сделаются от этого более правильными… Так что, господа латиняне, – император обернулся в Джорджо, широко улыбаясь, – нескольким музеям и аббатствам придется вспомнить, кому на самом деле принадлежат их реликвии!
– Как-то очень похоже на выкручивание рук… – задумчиво пробормотал президент.
– Отчего же! Просто на изящную фигуру танца, где кавалер крутит барышню, не выпуская ее нежной ручки.
– Которую та тщетно пытается вырвать!
– Так что же! Это только для приличия, ибо какая же барышня не хочет замуж? – Константин лукаво прищурился. – Но сватовство, конечно, будет обставлено пышно и церемонно! Представь: потомок ромейских императоров и потомок хищных венецианцев – ты ведь родился в Венеции, не так ли? – появляются в Совете Европы и объявляют о концессии на вытягивание нефтяной жилы со дна Каспия! А тем временем все газеты начинают сплетничать о браке, который должны заключить младшие представители семейств! Помолвка объявлена, впереди символическое примирение давних противников… Ты, конечно, не против символического примирения, дорогой Джорджо? Ведь тогда восторжествует толерантность и справедливость, в знак которой – только как знак – в Константинополь вернутся сосуды и святые мощи, в свое время взятые по праву сильного! Но это право давно не действует, милые европейцы! В нашем двадцать первом веке важнее право умного.
– Что ж, не спорю, придумано ловко, – отозвался Джорджо. – По-византийски. Не хватает только чего-нибудь изящно-злодейского… медленного яда под ногтем царедворца…
– Разве мы хоть сколько-нибудь более злодеи, чем все остальные? – меланхолически вопросил император. – Мы часто даже гуманнее других!
– О да, вы гуманисты! – с жаром воскликнул президент. – Вспомним одну только гуманную Битву Народов у Икония!
– Друг мой, о гуманизме судят не по битвам, а по тому, что происходит после них. На войне законов нет и быть не может! Мы боролись за существование и победили, вот и все. Не важно, какими методами. Но кто бы на нашем месте стал в них разбираться? К тому же, пять сотен лет назад на все смотрели немного иначе… Но вот теперь, после всего – разве у нас много проблем с магометанами? Они такие же граждане, как и все остальные!
