Ему вдруг представилась Лизи – тонкая, в коротком белом платьице без рукавов… Может быть, Лизи могла бы стать матерью его детей?..
Впрочем, он быстро отогнал соблазнительные мысли.
– Видите ли, – начал Стратиотис внушительно, – выбор супруги – дело очень ответственное, к нему нельзя подходить скоропалительно, и…
– Ах, да, женитьба! – театрально воскликнул Сергий, откинулся назад и захохотал. – Вы ведь без этого не можете, да, благочестивый вы наш!
– Похоже, вы, господин писатель, все-таки перебрали сегодня! – обиженно заметил Панайотис.
– Да нет, я вовсе не хотел на вас нападать, простите! Просто… помните? – тут Стратигопулос воздел кверху правую руку с растопыренными пальцами и продекламировал:
«К поступку безрассудному любовь их побуждала;
Над всеми властвует любовь, порабощает разум
И правит мыслями она, словно конем возница;
И оттого влюбленные владеть собой не могут,
Родные не смущают их, сосед им не помеха;
И, стыд забыв, они любви становятся рабами…»
– «Пришлось такое испытать и деве благородной…» – со вздохом продолжил Фома, входя с кофейной чашкой, казалось, в ужасе кривившейся от той крепости напитка, которую только и признавал бывший солдат.
– Спасибо, друг, что поддержал и песнею, и кофе! – Сергий вскочил с места и, комично раскланявшись, уселся за ближайший стол. – Но почему так грустно? – спросил он Амиридиса.
– Да нет, вроде ничего особенного…
– Та-ак… – протянул Сергий, с удивлением оглядывая приятелей. – Мне не нравится, когда взрослые люди начинают киснуть, лишь коснувшись женского вопроса! Кому-то приспичило жениться? За чем же дело стало? Никак не возьму в толк. Вы, если что, спросите меня. Я ведь женился на следующий день после того, как мне стукнуло девятнадцать! Только вы ведь не спросите, я знаю…
– Конечно не спросим! – отозвался Фома. – Ведь ты и развелся, когда тебе еще не было двадцати.
– Какая разница? Развелся – значит кое-что понял в жизни!
– И что же? – живо заинтересовался Стратиотис.
– То, что мои приоритеты… Впрочем, не важно, – оборвал сам себя Сергий. – Главное вот что: если ты дожил до тридцати и умудрился не стать чьим-нибудь зятем, то все эти побрякушки тебе не нужны, ты без них можешь обойтись, и все тут!
– Оставим эту тему, – пробормотал Панайотис. – Итак, что вы, Сергий, еще можете сказать по поводу трубы?
– Я-то? Я что, я человек военный. Надо, значит надо. Я же знаю, откуда в вашу редакцию дуют ветры. И склонен доверять августу в этих вопросах. Мы ведь не заподозрим его в том, что он позволил себя подкупить продавцам железных макарон?
– Нет, ну подождите, – допытывался журналист, – ведь вы, как человек военный, должны сначала подумать сами?
– Военный человек в моем чине думать не должен, он должен профессионально действовать. Те, кто много думает в бою, быстро отправляются отдыхать на Стратилатово поле. А выживают те, кто сначала стреляет, а потом думает, в кого. Бывают ужасные ошибки, но реальность именно такова!
– Ты отказываешься мыслить?! – поразился Амиридис.
– В таком масштабе – да. Во время глобальной операции мыслят седые стратиги в глубоких бункерах, а от нас требуется только профессионализм… Впрочем, – тут Сергий быстро допил свою чашку и аккуратно ее отставил, – я ведь давно уже не военный, я литератор, что с меня толку в таких вопросах?
– Нет, ну всё же, – настаивал Стратиотис, – как человек, бывавший в горах, вы можете сказать, будет вред от нефтепровода или нет? Вот преподобные отцы, конечно, будут недовольны…
