Она в смятении сказала:
– Нет, ни за что! Я знаю, что вы сделаете: дурак кузнец расколет кость, и этот бедняга будет хромать весь остаток жизни. Ведите его на виллу!
Они покорно послушались. Нет, не кимвр, он прыгал на одной ноге, но когда пришли на кухню и посадили его на стул, он расселся так, словно этот стул принадлежит ему. Он весь в грязи, и на нем только неряшливая серая туника, на запястьях и ногах рубцы от кандалов, но он сказал: «Дайте мне вина», и главный повар сам налил ему полную чашу. Кимвр осушил ее тремя большими глотками, вздохнул и протянул чашу.
Фрина пошла за домашним врачом. Он грек, как и она – все самые ценные рабы греки, все в прошлом свободные люди, он стар, хорошо знает травы и припарки и умеет угодить Корделии: хозяйка страдает громко и не отпускает его от себя. Он с готовностью пришел, осмотрел повреждение, приказал принести воды и стал губкой протирать рану.
– Чистый перелом, – сказал он. – Мышца почти не задета. Несколько недель походит с костылем и будет как новенький. Но вначале послушаем знаменитые кимврские вопли, потому что я должен вправить кость.
– Ты считаешь меня южанином? – фыркнул раненый. – Я сын Боерика!
– А в моей семье есть философы, – резко сказал врач. – Ну, хорошо.
Фрине не могла смотреть на ногу, но не могла и отвести взгляд от лица варвара. Хорошее лицо, подумала она, оно было бы красиво, если бы какой-нибудь бог избавил его от рабской изможденности. Она видела, как его кожа покрылась потом, когда заскрипели его кости, видела, что он так прикусил губу, что потекла кровь.
Врач вправил кость и перевязал ногу.
– Поищу костыль, – сказал он. – Неплохо также поговорить с управляющим или с хозяйкой. Я знаю главного полевого надзирателя: его поставят на работу, когда он еще не выздоровеет.
Фрина кивнула.
– Можете идти, – сказала она полевым рабам. Повар ушел по своим делам. Фрина оказалась наедине с варваром.
– Отдохни немного, – сказала она. Заметила, что его чаша снова опустела, и, рискуя вызвать гнев управляющего, налила в третий раз.
– Спасибо.
Он коротко кивнул.
– Это был героический поступок, – сказала она, говоря неловко, что совсем не в ее обычае.
Он произнес неприличное слово.
– По крайней мере с быком можно было сразиться.
– Понятно.
Она нашла стул и тоже села, поставив локти на колени, глядя на свои сложенные руки.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Фрина.
Хотя для него это не имеет смысла, она в глубине души была рада, что не услышит насмешливые ссылки на профессию ее исторической тезки; почему никто не вспомнит, что первая Фрина была натурщицей Праксителя, и не забудут обо всем остальном? [Фрина (IV век до н. э.) – знаменитая греческая гетера, любовница и натурщица Праксителя. – Прим. пер.]
– Я Эодан, сын Боерика. Ты римлянка?
Она вздрогнула, увидела его горящие глаза и слегка рассмеялась.
– Зевс, конечно, нет! Я гречанка. Рабыня, как ты раб.
– Рабыня, с которой хорошо обращаются, – улыбнулся он. Он опьянел – не очень, но достаточно, чтобы забыть об осторожности, которой научился в загоне работорговца.
Она рассердилась. Ее обидело, что он смеется, когда она предложила ему помощь. И она сказала:
– Ты так смел, что можешь сражаться со мной языком?
Он сдержался, сидел, почесывая косматый подбородок, и она почти видела, как в его голове поворачиваются мысли. Наконец он с усилием почти грубо сказал:
– Ты права. Я говорил нехорошо.
