Не, я реально до ужаса наивная и доверчивая, и жизнь меня ничему не учит.
Утром я опять, забывшись, выпираюсь из комнаты полуодетая. Хорошо, что взгляд вовремя натыкается на стоящие под вешалкой мужские кроссовки. Поспешно ретируюсь назад к себе.
Блин, Женя! Проснуться мало, надо ещё включить мозги.
Хотя соседа не слышно и не видно ближайшие часа полтора-два, но потом и он появляется. Волосы встрёпаны, щека помята, только один глаз открыт и тот не до конца, а второй, похоже, ещё спит.
Рома натыкается на меня, встряхивает головой, хмурит брови и произносит чуть хрипловато:
— Доброе утро.
— Полдень уже, — сообщаю я, проходя мимо него в сторону кухни, и слышу вдогонку, обиженно-оправдательное:
— Ну я же только в пять пришёл.
Через несколько минут и он вваливается на кухню, интересуется озадаченно:
— Ты почему здесь?
Всё-таки надеялся, что с утра пораньше я освобожу жилплощадь или растаю, как страшный сон?
— А где мне быть?
— Как где? На учёбе, — поясняет он невозмутимо, а я киваю в ответ:
— Ага. Ничего, что август ещё, а занятия обычно с первого сентября начинаются?
— Ну да, точно, — произносит он, ерошит пятернёй волосы у себя на макушке, будто тоже запоздало пытается включить мозги, а потом по-хозяйски уверенно лезет в шкаф, между делом спрашивая: — А ты почему такая?
— Какая?
Неприветливая, язвительная, вредная?
— Вроде бы расстроенная.
Он достаёт большую турку, кофемолку, на меня даже не смотрит. И когда только успел разглядеть и понять?
Не знаю, почему меня раздражает этот факт. По-моему, действительно неприятно, когда близкие не замечают, им некогда, или всё равно, или они не придают значения, а кто-то посторонний вот так мимоходом одним не до конца проснувшимся глазом всё сразу видит.
Неужели и тут последствия чрезмерной обнажённости нашей первой встречи?
— Это у тебя профессиональное? Сразу в душу лезть.
Рома разворачивается, смотрит вопросительно, но даже без тени обиды, потом пожимает плечами.
— Может быть. Но не хочешь, не говори. — И, сдвигаясь в сторону плиты, с прежней невозмутимостью уточняет: — На тебя кофе варить?
А я раздражаюсь ещё сильнее.
— А ты почему такой? — повторяю за ним с вызовом, стараясь перекрыть рычание кофемолки. — Заботливый, предупредительный.
Он опять пожимает плечами.
— Ты же сама сказала, что профессиональное. — Оглядывается и невинно приподняв брови, предлагает: — Если тебя смущает, можешь пока что-нибудь поесть приготовить.
— Кашку сварить? — уточняю ехидно.
— Да хоть бы и кашку, — легко соглашается Рома. — Я не против.
Уверен, что я просто прикалываюсь, и можно на моё сердитое шипение не обращать внимания.
— Не надо мне кофе. Я уже пила, — заявляю и вытаскиваю из сушилки глубокую стеклянную миску.
Овсяные хлопья у меня есть, насыпаю их, заливаю молоком, чуть-чуть соли, немного сахара.
— Изюм добавлять?
Рома удивлённо вскидывается, на секунду забывает про свою турку.
— А ты, что, реально…
— А ты думал, что один на свете такой благородный филантроп?
— Нет, но…
— Так добавлять? — перебиваю безжалостно. — Здесь ещё осталось немножко.
— Ну, если не жалко, добавляй.
— Представляешь, не жалко.
Я высыпаю из пакетика остатки изюма. Вообще-то можно ещё цукаты, порезанную курагу и чернослив, но у меня их сейчас точно нет. Ставлю миску в микроволновку, включаю таймер и жму на «Старт».
Рома с любопытством косится в мою сторону. Или с насторожённостью? Вычисляет не успела ли я ему между делом подсыпать в еду отраву или, на крайний случай, мощное слабительное. Но со мной всегда так: умные мысли приходят слишком поздно. А если честно — да никогда я не скачусь до подобных глупостей!
