«Мясо, как мясо» – убеждала она себя. Но в голове почему-то всплывал образ Антохи, запертого в лаборатории, глядящего на нее с укоризной.
Маша вскочила, бросилась к выходу. Прежде, чем Хромой успел преградить ей дорогу, сбежала с крыльца и, согнувшись под ближайшим кустом, выблевала только что съеденное. Она еще отплевывалась, когда ее накрыла тень. Рука протянула тряпицу – чистую, какую не ожидаешь получить от дикаря.
– Привыкнешь.
Она взяла подобие платка, утерлась.
– Спасибо.
Хромой проводил ее обратно в дом, подозрительно зыркая по сторонам, не желая, чтобы случившееся заметили слишком многие. Аккуратно прикрыл за Машей дверь.
Чужой дом не был клеткой, и все же Говорящий исполнил угрозу: запер ее черт знает насколько. Сам не приходил – ждал, наверное, когда она позовет, созреет, чтобы рассказать ему все, выдать свои тайны.
«Посмотрим, кто кого переупрямит!»
Прошел один день, другой… Она действительно стала привыкать к мясу, хоть и приходилось иной раз заставлять себя проглотить, не выпустить еду обратно. От безделья ходила целыми днями из угла в угол или сидела у маленького оконца, закрытого несколькими кусками ломаного стекла. Смотрела, как ветер несет по воздуху первые желтые листья.
Хромой неотступно дежурил рядом с домом, отлучаясь только по нужде, да и то вместо себя ставил верного ему человека. Ел и спал он тут же, на крыльце. «Вот ведь дубовая шкура! Не удивлюсь, если его и снег не испугает».
Маша открыла дверь, тут же наткнувшись на широкую спину, обладатель которой сидел на ступеньках.
– Не обязательно все время торчать на улице. Можешь зайти в дом, погреться у огня.
Хромой даже ухом не повел, будто ее и не было рядом. Тогда Маша села на крыльцо, почти прижавшись к нему боком.
– Долго это будет продолжаться? Говорящий тебе не говорил?
– Мне приказано, я сторожу. Вернись в дом.
– А если я писать хочу?
Он встал, повернулся к ней, глядя выжидающе.
– Ну? Идем.
– Перехотелось.
Ушла обратно в дом, хлопнув дверью.
Когда ночь почти скрыла от любопытных машкиных глаз жизнь архангельского гнезда, она увидела через оконце знакомый силуэт, мелькнувший рядом с домом. Темная одежда, развевающаяся за спиной, словно крылья, бледное пятно худого лица…
Вышла на улицу.
– Слушай, ты это… извини. Сам понимаешь – сижу тут безвылазно, сатанею.
Вряд ли Хромой знал последнее слово, но догадался, о чем она.
– А куда Говорящий с небом пошел? Да еще на ночь?
Охранник вытянулся, разминая мышцы, сказал тихо, не поворачиваясь к девушке:
– То его дела. Нас с тобой не касается.
– Да меня все касается, – так же тихо ответила она. – Он ведь при тебе дал мне имя. Помнишь, какое?
– Пришедшая.
– А откуда пришедшая? Для чего? И почему у меня отдельный дом, даже своих людей ради этого выгнали? Обычный я человек, или… Как считаешь?
Он промолчал, лишь костяшками пальцев хрустнул.
– Правильно хрустишь. Меня здесь все касается! Это только Говорящий думает, что он меня ломает, на самом-то деле наоборот. Помучается еще немного и прибежит, на все согласный. Там, глядишь, и место руководчика моим станет.
– Тебе бы сказки у костра рассказывать, – Хромой присел на крыльцо, задрал голову, разглядывая звезды, подмигивающие между верхушек сосен. – Говорящий очень темный человек. А ты другая совсем. Слабая против него.
Но Маша будто не слышала его слов. Положила ладонь на сильное плечо, склонилась к уху охранника.
