– Все равно, что хочешь, я три дня человеческого голоса не слыхала, один лай ментовской. Встретили нас здесь по-царски – с собаками, автоматами, джентльменам наручники, леди руки за спину – как положено, по протоколу. Круто тут у вас, в Елгаве.
– Ну, всяко, есть тут и ничего менты.
– Да ну – вот не пришлось повстречать, все какие-то надутые, злющие, вроде пацанье еще, а стоит сунуть раз харю в кормушку, и тока лают, не разговаривают, где сами, где псы их, не разберешь.
– Вот, один дежурит сегодня, в возрасте уже, невысокий, Арнисом кличут, тот нормальный. Сама откуда?
– Я-то? Ильгюциемс.
– На суд?
– Да нет, свидетелем, давно уж забыла, что по одному делу прохожу, как свидетельница.
– Ну, и?
– И ничего, так и сказала, что было, то сплыло, помню плохо, как тот парень выглядел. Тупо, конечно, но мне-то что – пусть сами справляются, зачем я буду его сажать, хотя, он, конечно, п-а-а-лнейший кретин.
– Сколько ж ему дали?
– Я знаю? До приговора еще долго. Может, выкрутится еще, адвокат вроде неплохой. Ай, ну какая мне разница? Тебя-то, скажи, за что? Наворотила делов по пьяни?
– Кабы наворотила, было бы не пять суток, меня датую в городе взяли, и всё, сказала одним ментам, чтобы оставили в покое. Типа.
– Ха, представляю, как это звучало!
– Не ругалась я… вообще-то не помню, мент гад попался, типа я нетрезвая в общественном месте, а что ж я – домой по воздуху полечу?
– Ты где живешь-то? В Елгаве?
– Летом за городом. В лесу.
– Где, в лесу? Эдак просто – в лесу?
– Так из приюта еще весной за пьянство вышибли …
– Тут у меня кое-что поесть, хочешь?
– Ты что, перед посадкой зашла в лавку закупиться? Ну, ты и запаслась, не по-детски. Не голодаете вы, лесные братья!
– Места знать надо …
– Что?! Ах, да – помойки. Мой Бог.
– А ты не бойся, тут объедков нет – я такое местечко возле магазина знаю, они туда выбрасывают то, у чего срок хранения закончился. Но это все неиспорченное, и этого не трогал никто. Ешь смело, хорошее!
– Э, давай уже сюда! Жрать как собака хочу, надо разок и такого попробовать, а то вроде и не жила вовсе. Во ты устроилась – даже клюква в сахарной пудре.
– Ты не смотри, что пачка открыта, – сама открывала.
– Да неважно, просто не думаю об этом. Стараюсь. Так ты не всю жизнь по лесам и по приютам мыкаешь, а? Лет тебе скока – никак не могу понять, темно, наверное.
– Тридцать четыре.
– Ого! Так ты пацанка совсем.
– Выгляжу старше, да?
– Знаешь, так сразу и не скажешь, есть малек, лицо припухло, с бодунища, видать… вот синяк, дралась, что ли?
– Со своим по пьянке схлестнулась.
– А тебе сколько сидеть?
– Всего – три. Год прошел уже, два остались.
– Ужас какой – я бы свихнулась. Ты с виду приличная такая. За что?
– Есть за что, не волнуйся. Наркота.
– Вот об этом ничего не знаю, у нас тут, в Елгаве, полно наркоманов, но они иначе выглядят, не как ты. За что дают-то стока? С ума сойти, хорошо, что у меня пять суток всего.
– Как же, конечно, – хорошо. Ясен день. Черт, курить охота.
– У меня та «Прима» осталась, хочешь?
– Конечно, хочу, как же. Говоришь – сегодня нормальный мент дежурит? Надо бы с ребятами из соседних камер перетереть, хорошо ведь слышно, я так поняла, там одному вчера вечером пайку прислали, сказали, мол, выручат. Меня сюда как сорвали за день до магазина, полный goljak – ничего с собой нету. Нужно, чтобы этот твой нормальный мент притащил кой-что от парней.
– Попроси, когда он мыться тебя поведет, договоритесь, ты же солидно выглядишь и говорить умеешь. А он нормальный, точно.
