– Ладно, – кивнул мужик. – Дурью мается ваш редактор. Лучше бы о чем-то важном писал.
– Это не нам решать, – вздохнула Мариша. – Мы с подругой люди подневольные. Так что, поможешь?
– Хорошо, – кивнул нищий. – Только одного пузыря будет маловато. Я с вами покачу, рабочее место оставлю. Заработка лишусь.
– И много лишишься? – поинтересовалась Мариша.
– Да уж пару сотен точно потеряю, – невозмутимо сказал нищий.
– Врешь! – не поверила ему Инна. – Сколько же ты с нами раскатывать собираешься? Часа два?
– Зачем так долго? И двадцати минут хватит, – пожал плечами тот.
– Ты за двадцать минут насобираешь сотню или даже две? – поразилась Инна. – А сколько ты всего сидишь?
– Сколько нужно, столько и сижу! – рявкнул нищий и ехидно поинтересовался: – Или ты на мое место претендуешь?
Нет, на его место Инна не претендовала. От одной мысли об этом у нее по спине пробежала дрожь, а саму ее кинуло в холод. Видимо, нищий понял ее состояние, потому что его лицо смягчилось.
– Эх, девки, вам и невдомек, до какой низости человек докатиться может, что ему мое место раем покажется. Хотите послушать, как тут оказался?
Подруги не то чтобы очень уж хотели, но опасались своим отказом обидеть Ермолку и к тому же не хотели выйти из амплуа журналисток, которым поручено писать статью про нищих, поэтому молча кивнули в знак согласия. Нищий, уже успевший к этому времени сделать пару солидных глотков из бутылки, даже не поморщившись от крепкой влаги, устроился поудобней и начал говорить.
Если взглянуть со стороны, то жизнь у Ермолая Николаевича не задалась с самого начала. Начать с того, что родился он в семье потомственных алкоголиков. Отец погиб, когда ему было три года. И вечно пьяная мать стала притаскивать в дом таких же пьяных хахалей. Но не это было самое скверное. Хуже всего было то, что Ермолай Николаевич родился инвалидом. Ноги совершенно не слушались его. Но если до двух лет родители не обращали никакого внимания на то, что их отпрыск не только не ходит, но даже и сидит с трудом, то, когда дело пошло к трем годам, отец неожиданно прозрел.
– А Ермолка-то у нас инвалид, – недоуменно сказал он, почесывая макушку и пьяно покачиваясь над малышом. – И в кого же это он такой уродился?
И в самом деле – в кого? Пока оба родителя выясняли этот вопрос, они успели несколько раз подраться. Но ни одному из них просто не пришло в голову, что в болезни сына виноваты гены, изуродованные несколькими поколениями неумеренно пьющих предков. Но в остальном Ермолка оказался вполне здоровым мальчишкой. Обычные детские болячки к нему не липли. И развивался он хорошо. Словно бы природа, отняв у него ноги, дала в остальном ему просто железное здоровье. Так что там, где другой более чахлый ребенок давно бы погиб, Ермолка рос и развивался, как сорняк на навозной куче. И к четырнадцати годам превратился в богатыря. В интернат мать Ермолку не сдала по той простой причине, что уже с четырех лет сын приносил в дом тугую копеечку. Один из сожителей матери пристроил инвалида нищенствовать. Дело оказалось нехитрым. И Ермолка быстро научился жалобным голоском клянчить у прохожих копеечки, а иногда и пятаки.
Потом грянула перестройка, когда многие граждане сами превратились в нищих. Стало трудно. Конкуренция выросла до немыслимых масштабов. Конечно, Ермолке, как старожилу, было легче. Но его заработки сильно уменьшились. К счастью, не дойдя ночью до дома и замерзнув в снегу, померла его вечно пьяная мамаша, так что теперь Ермолке кормить и поить нужно было только самого себя. Потом он женился. Но жена Ермолке попалась работящая. Сама приносила в дом копеечку, так что жили неплохо. Днем работали, вечером вместе выпивали, дрались и валились спать. Ермолка такую жизнь пустой не считал. Все вокруг тоже пили. Кто больше, кто меньше, но ни одного человека, ведущего трезвый образ жизни, Ермолка попросту не знал. Так что пьянство не казалось ему чем-то ужасным. И однажды зимой с ним случилось то же самое, что и с его матерью. В лютый мороз он заснул в снегу. Анька, отправившаяся среди ночи на поиски мужа, наткнулась на него и притащила домой. Там они отметили его возвращение, потом еще и еще.
