Вскоре петроградский журнал «Литературные записки» напечатал статью Евгения Замятина «Серапионовы братья», где весьма проницательно разбирались произведения Зощенко, Вс. Иванова и Никитина. И в том же 1922 году «Литературные записки» в своем третьем номере, вышедшем в августе, опубликовали целую большую тематическую подборку материалов – «Серапионовы братья о себе» и дали их коллективное фото. (Эта публикация стала значительным документом в истории советской литературы: к ней обращались впоследствии как с литературоведческими целями, так и сугубо политическими, для идеологической компрометации «серапионов» и прежде всего Зощенко.)
Подборку открывал Михаил Слонимский с кратким рассказом о создании их сообщества:
«Первое собрание Серапионовых братьев состоялось 1-го февраля 1921 года, в Доме Искусств. Были тогда: Зощенко, Лунц, Никитин, Груздев, Виктор Шкловский, Каверин, я и поэты – Вл. Познер и Е. Полонская. Через месяц явились Всев. Иванов, Федин и позже всех Николай Тихонов, поэт.
Решили собираться вольно, без устава, и новых членов принимать, руководствуясь только интуицией. Тоже – и в отношении „гостишек“. Все, что писали, читалось на собраниях. То, что нравилось, признавалось хорошим; что не нравилось – плохим. Пуще всего боялись потерять независимость, чтобы не оказалось вдруг „Общество Серапионовых братьев при Наркомпросе“ или при чем-нибудь другом. Печатались и печатаемся в разных местах, вразброд, но надеемся в будущем на свой журнал. Пока выпустили только один свой альманах (в изд-ве „Алконост“). Этот же альманах печатается в „Русском Творчестве“ в Берлине. Туда же (Алексею Толстому и Максиму Горькому) отправлен второй альманах…»
Уточним: В. Шкловский приходил на их собрания как «гость», а упомянутый Вл. Познер не вернулся более в Россию из Парижа, куда уехал вскоре с родителями.
В числе других членов сообщества Зощенко опубликовал тогда статью «О себе, об идеологии и еще кое о чем» (из которой уже цитировались некоторые биографические подробности). Но кроме сведений «о себе», Зощенко написал там и о своих политических и литературных взглядах. Верный своему чувству истинности, он во всеуслышание настаивал на всем том, что не разделяет, а объединяет людей: на любви к Пушкину, на отрицании ненависти к кому бы то ни было, на том, что быть «просто русским» важнее узкопартийной принадлежности. И хотя он по чистосердечности принимал на веру лозунги и обещания большевиков, его статья оказалась самой актуальной среди всех выступлений «серапионов».
Половина из них вообще не касались никакой политики, другие говорили о революции почти в историческом плане и как о факте в своей дописательской биографии, но об идеологии, о раздававшихся требованиях к писателям «идеологически определиться», о надвинувшейся угрозе идеологической униформы – никто не сказал ни полслова. Они как бы откинули от себя всю эту злободневность и политику, переадресовав их в манифест, подписанный Лунцем.
Лев Лунц был широко образованным молодым человеком, свободно владевшим пятью языками и прекрасно знавшим мировую литературу. Дарования его были блестящи и многогранны – поэзия, проза, драматургия, публицистика, научная работа (по окончании университета в 1922 году его оставили на кафедре западноевропейской литературы). Всеми литературными жанрами, в которых он работал, Лунц овладевал стремительно, увлеченно, писал зрело и глубоко. Он умер от воспаления мозга в 1924 году в Гамбурге, двадцати трех лет.
