Зов лабиринта - страница 5

Ди эта ситуация нравилась все меньше и меньше. Росло раздражение, граничащее со злостью на свалившегося невесть откуда «старого друга», которому она зачем-то понадобилась именно теперь – в этом гадком стерильном состоянии. «Меня держали в психушке». Сказала резко, намеренно грубо, чтобы понял – искал напрасно, прежней Дианы не будет, а будет только Ди. Именно такая – злая, искореженная, без корней, без прошлого.

Не удивился. В лице не дрогнул ни один мускул. И в глазах не появился брезгливо-жалостливый интерес. Только снова взял ее руку и мягко, но властно сжал. «Все позади». Два слова, предложение… нет, просьба забыть о муке, которую пришлось вынести. Но Ди забывать не хотела. Она и так слишком многое забыла. «Меня накачивали транквилизаторами, от которых чувствуешь себя слабоумной, и предлагали решать детские задачки. Тесты на адекватность. – Усмехнулась, забрала руку из его ладоней. – Хоть меня и выпустили оттуда, я не уверена, что нормальна. Вам… тебе лучше уйти». – «Ты нормальна, Диана. – Проговорил четко, убеждающе. – Ты всего лишь забыла свое прошлое. Не отказывайся из-за этого от настоящего». – «Всего лишь?» Кислая улыбка. Что может знать он, случайный блик света на ее столике, об этом «всего лишь»? Почему так легко и уверенно говорит о ее жизни?

«Скажи, Диана, милиция кого-нибудь подозревает?» Решил сменить тему, отметила она. Правильный ход. Наверное, заметил что-то в ее глазах. Что-то неуправляемое. Закипающее. «Меня». С вызовом посмотрела на него. Он медленно кивнул. Ди догадалась, что мысленно он отринул эту версию – сразу и полностью. «А еще?» – «Еще… не знаю. Наверное, никого. Они сказали, что нашли на автоответчике в доме сообщение с угрозой. Кто-то угрожал моему… мужу расправой. Из-за какого-то манускрипта. И еще какой-то храм упоминался». Ди с удивлением смотрела на него. При слове «храм» он настороженно замер, почти превратившись в каменное изваяние. Руки медленно сжались в кулаки, так что кожа на костяшках побелела. «Что с ва… с тобой?» Не ответил. Три секунды упругого, взрывного молчания. «Диана, я не уверен, но, по-моему, это очень важно. Для меня… и для тебя теперь, наверное, тоже. Они дали тебе прослушать запись?» – «Да. Они думали, что я смогу узнать голос или что-нибудь вспомнить. Это была бессмысленная затея. Я бы даже голоса своего мужа не узнала» – «Ты можешь точно сказать, о чем шла речь? Можешь дословно вспомнить?» Снова вцепился в ее руку, как будто по этому мостику ее мысли могли легко перескочить прямиком в его голову. «Да, наверное. Если тебя это так интересует…» – «Пожалуйста, Диана. Меня это очень интересует. Я не могу тебе всего сейчас рассказать…» – «Да не надо мне ничего рассказывать. Меня охота за древними сокровищами не волнует». Его внезапная, почти детская растерянность, вызванная последними ее словами, едва не рассмешила Ди. «Почему ты решила, что речь о сокровищах?» – «Ну, такое сочетание – храм и манускрипт – вызывает вполне однозначные ассоциации. Разве не так?» – «Не вполне. То есть не всегда. Бывают и другие ассоциации». – «Поня-атно. Жизнь дарит много разных приключений. Каждому свое». Сарказм в ее голосе он пропустил мимо ушей. Впрочем, она и не рассчитывала зацепить его. Скорее задетой оказалась сама – этой внезапной лихорадкой таинственности, ясно читаемой на его лице.

Ди вдруг остро захотелось наорать на него, обругать при всех – грязно, без удержу и с наслаждением. Кураж оказался очень силен – это было даже не желание, а приступ – что-то, чему она не знала названия, лезло из нее наружу, выдирало с мясом замки и запоры, обжигало безумием. Но начав открывать рот, Ди тут же захлопнула его, откусив голову первой же непристойной тираде. Эмоции эмоциями, но мозги вслед за памятью терять не нужно. Понять причины собственных поступков – значит облегчить в какой-то мере жизнь себе и другим. Ди поняла, для чего ей понадобилось, чтобы этот мальчик (ха! мальчик… Пятнадцати минут с ним не разговаривает, а уже ясно чует в нем то, что никак не могло бы принадлежать мальчишке) чтобы он почувствовал себя униженным, раздавленным, умалённым. Ей захотелось и его лишить прошлого – хотя бы части этого прошлого, связанного с ней. Вычеркнуть себя из его жизни, как он был вычеркнут из ее памяти. Ей казалось, что так будет правильно. Справедливо. Что он должен разделить с ней это бремя пустоты. Тем самым она обвиняла его в том, что стала «никем». Это он превратил ее в нуль, стерев палочку, – он и все остальные. Весь мир принимал участие в надругательстве над ней. Фактически изнасиловании. Так почему она должна любезничать с ним и с этим абсолютно чужим ей миром, отвечать на их бессмысленные вопросы, вообще как-либо замечать их существование?