Спайк хотел разглядеть водителя, автомобиль которого уже миновав кольцо, выезжал на стоящий вдалеке мост, через минуту и подавно превратился в маленькую точку, но разглядеть ничего не получилось.
Спайк сделал пару шагов на дорогу, осматриваясь. Он знал, что шум мотора мог привлечь ещё мертвецов к его местоположению.
Но дорога пустовала. Он двинулся к остаткам сбитого зомби.
Картина напоминала тошнотворное месиво, которое Спайк часто видел в «дорожных войнах» по ящику. Когда время переваливало за полночь, эта передача как раз показывала нечто подобное: тела сбитых людей, людей едва выживших. Тех, кого искалечило так, после аварий, что они проведут не одну неделю в реанимации и на хирургическом столе.
Спайк зачерпнул руками мозги вперемешку с кровью и ещё какой-то белой субстанцией, похожей на молоко. Запах смерти, подумал он.
– Господи, что я делаю.
Спайк нанёс это всё на одежду, потом на лицо и тут его вырвало. Он зачерпнул ещё, перебарывая рвотные рефлексы. Теперь его с лёгкостью самого можно было принять за мертвяка, и вероятнее всего, парень (или девушка) за рулём бронеавтомобиля сшибли бы Спайка, не задумываясь, если бы он оказался сейчас на дороге.
Спайк миновал одну полосу, озираясь, как загнанный зверь, затем другую. У края дороги лежало изуродованное тело, на лице которого сидело несколько ворон. Они, увидев Спайка, встрепенулись, но не слетели. Злобно провожали измазанного мертвечиной парня.
Спайк наконец-то выбрался из дома. И его к этому побудила явно не кока-кола.
Он на секунду помечтал, о том, чтобы оказаться за рулём той машины. Тогда бы он с лёгкостью добрался до родителей.
Единственное, чего он боялся, было то, что возможно уже поздно. Возможно, их уже нет в живых.
****
Одинокими вечерами он вспоминал, как прошло его детство, как они чаще всего ковырялись с отцом на огороде, далеко за городом. Они купили эту землю у какого-то запивохи, который даже на демонстрацию своих просторных имений, приехал еле держась на ногах. На земле был старый дом, на который рухнуло дерево в шторм, проломило черепицу. Балки просели и строение выглядело так, будто угодило под пресс. Но отца больше интересовала сама земля, а не то что было на ней. В общем запивоха продал свою землю за копейки, а родители были только рады. Бывали у них тяжёлые времена, когда они ругались так, что маленькому девятилетнему Спайку казалось, что они вскоре разведутся; больше всего его пугало, что перед ним поставят выбор, с кем он останется жить.
Он уважал отца, даже, наверное, любил, но, как и все мальчики, никогда ему об этом не говорил, да и объятий у них никогда не было, отец просто трепал его за волосы или мог ущипнуть в шутку. С мамой всё было иначе, тогда он и жизни не представлял, не представлял ни дня без неё. Он мог ей пожаловаться, что его обижают в школе, он мог ей поплакаться, и раскрыться, и, она никогда, сколько Спайк себя помнил, не осуждала его. А обнимала и всячески подбадривала. Ласковая женщина, полная любви, которая лишь со временем стало более чёрствой. Спайк в глубине души винил за это отца, но никогда, упаси Господь, не говорил ему об этом.
Наверное, он боялся отца. Конечно, не сейчас, а много лет назад, когда ещё молоко на губах не обсохло, как люди говорят. Он удивлялся, каким странным, отстранённым существом становится человек, когда отдаляется от своей семьи.
