Рыбы Парамон наловил сам, сам развёл огонь, Неждан же оттирал, вычищал воск из дола, освобождал от восковой тусклой плёнки льдистые бегущие узоры, не в силах отвести от клинка взгляда. С одной стороны, ближе к рукояти, нашёл знаки и крест.
– Латинские runa, – сказал Парамон, коснулся пальцами креста и добавил: – Всё есть воля Божья. Меч франкский. Добрый. В добрых ли руках?
И посмотрел с рассечённого лица, глазами холодными, как осенняя река. И вдруг опять рявкнул:
– Подвысь!
Неждан вскочил и вновь воздел к небу клинок в бегучих ледяных узорах.
– Такие долго куют из болотного железа, – сказал Парамон, обходя Неждана кругом и смотря на меч. – Они тверже звёзд. Здесь, в славянских землях, их, добытых из заветных мест, зовут кладенцами. Говорят, кузнецы, кующие такие, – волхвы, ведающие тайны жара и холода, потому на клинках звёздный узор. Ложь. Не волшба, премудрость Божия в основе всего.
– Крыло лебяжье… – отозвался вдруг Неждан, всё не отрывая глаз от меча, над которым бежали облака.
– Skald33, – пробормотал в бороду брат Парамон и кивнул, а потом добавил: – Крылья Аγγελος34 суть лебяжьи.
Из-под могильного холма они ушли, также забирая к западу. Дальше к селищам, купить еды, как сказал Парамон.
За два дня миновали негодную к пахоте, холмистую в ручьях и болотцах пустошь и далеко за полдень третьего увидели дымы за перелеском. Брат Парамон велел Неждану замотать меч в свой старый плащ и нести на плече как палку, привесив на конце котомку.
– Меч, ценой половине селища со скотом и припасом. «Не искушай малых сих», – сказал он, достал из-за пазухи холщовый мешочек и, порывшись в нём, извлёк почерневший обрубок серебра размером с ноготь.
Из-за плетней на них смотрела ребятня.
Из сволочённых оконец изб курился под серые соломенные стрехи дым, стремительно и низко над землёй резали воздух ласточки, взбрехнула собака. От ворот смотрел мужик, удержавший бабу в сероватой понёве с коромыслом на плече. Брат Парамон поклонился им, согнул рукой Неждана, мужик поклонился в ответ, а потом долго глядел в удаляющиеся спины.
Дальше за плетнём мелькнула русокосая голова, и Неждан вспомнил Белянку, мать, отца. Запахи здесь, звуки, серые от непогод брёвна стен и даже небо с тучей над крышами напомнили о доме.
«Что там мать сейчас?» – думалось ему и захотелось к ней, в привычный рябой свет избы, в запахи теста, дыма, влажной шерсти. Услышать, как за стенами, пошумливает улица, а в стрехе35 бьются воробьи, увидеть сквозь дым материнские прядущие нить руки, отцову бороду. А тут ему на плечо давит то, за что можно купить половину такого селища со всем, что в нём…
Парамон остановился у больших ворот, за которыми торчали кровли выше прочих, тесовые, с резьбой по конькам. Почуяв незнакомых, залаял один пёс, за ним второй. Собаки уже заходились лаем, когда створка отворилась и выглянул рябоватый парень постарше Неждана.
– Не дадите ли испить, во славу Божью? – сказал Парамон и поклонился.
Парень смерил взглядом его, переминающегося позади Неждана, ворота прикрыл и шикнул на псов в глубине двора.
Створк вскоре вновь отворилась, вышел широкий мужик в холщовой рубахе, крашеной до рыжины дубовой корой.
Парамон поклонился, мужик что-то отставил за воротами в сторону и тоже склонил обширную бороду на грудь, за ним маячил с палкой рябой парень. Псы снова зашлись лаем. Из-за соседнего плетня выставились головы, ветерок потянул запах тёплого хлеба, Неждан сглотнул.
