– Сыне, принеси перехожему человеку воды и хлеба. А ты присядь, расскажи, кто таков, откуда идёшь, что видел? – обратился отец к человеку в чёрном, настороженный урманским выговором. Тот ещё раз поклонился и сел на заготовленные жерди. Отец, озадаченный тем, что ему кланяется урман, хоть странно одетый и неоружный, поскрёб под колпаком затылок и остался, перетаптываясь, стоять.
От двери навстречу Неждану тяжело шагнула беременная мать, держа над животом полковриги и ковш с водой. Выглянула из-за его плеча рассмотреть – кто сидит у их забора чёрный и встопорщенный как грач.
– Иду от мери, – услышал голос урмана Неждан. – Человек Божий.
Отец заскрёб в затылке сильнее, сначала выражая недоумение, а потом потревожив вошь в редеющих волосах. Божьи люди ездили по селищам, часто с гридью и непонятно рассказывали про своего светлого бога. Носили кресты на шее из бронзы, а те, что сидели по городам, – из серебра, и были греками, не урманами.
Он их видел раз. Обозом вёз зерно три года тому в житницу16 княжего погоста. Говорили они меж собой быстро и непонятно и быстро смотрели чёрными глазами.
– От мери? – переспросил отец и невольно потёр бедро, из которого некогда волхв вырезал мерянскую зазубренную стрелу. – У нас слышно, зла меря опять стала.
Урман принял хлеб у Неждана и, пристально осматривая, заглядывая в лицо, ответил отцу:
– Всякий народ и человек, не ведающий благодати Господней, зол и не смягчён словами праведными. Со братией ходил я в мерю не по наущению Церкви, но по воле Господа нашего Иисуса Христа, нести словеса высшей истины.
– Не убили?! – воскликнул отец.
Урман перевёл на него глаза, затем опять на Неждана и сказал:
– На всё воля Божья. Сейчас пришёл к тебе во исполнение обета, данного отроком твоим Господу.
Отец теперь поскрёб бороду. Урман так же ровно, как до этого, проговорил:
– Пришло время исполнения воли Господней, отрока твоего ждёт его судьба. Со мной он уйдёт.
Отец таращился на урмана, за плетнём всхлипнула мать, и от этого отец вдруг задрал бороду, загородил Неждана, гаркнул ему: «Зайди в избу!» – и навис над сидящим чёрным человеком, закричал на него:
– Куда уйдёт?! Ты кто таков, перехожий… Псы шатучие, народ баламутите, мерю опять шевельнули…
Урман, не вставая, молча смотрел на него с рассечённого лица ледяными глазами, и отец вдруг сник.
– Нежданко… – вдруг тихо вымолвил он, словно прося помощи, и повернулся к Неждану.
Урман, так и не встав, отодвинул отца своим посохом с крестом и сказал:
– Простись с отцом и матерью.
Из-за плетня выскочила мать, приникла к Неждану, и он почувствовал, как у неё в животе подвигалась новая жизнь. Мать безмолвно плакала, трясясь плечами.
Ушли они тем же днём. Собираясь, на отца старался Неждан не смотреть, а тот норовил поймать ставший каменным взгляд своего сына. И вдруг, схватив за рукав, сказал:
– Сыне, лапти-то новые я тебе сплёл днесь, возьми…
Неждану стало горячо в груди и глазах. Он вдруг обнял этого враз постаревшего человека, вдохнул его родной терпкий запах и поклонился в ноги. Когда распрямился, увидел, как у того трясётся серая борода и блестят глаза.
У двери плакала, держа живот с новой жизнью, мать. А за плетнём, невидимая, стояла Белянка, и маячил вдалеке Хотён.
Они шли вдоль тихого берега реки. Пашни, селище, дымы остались за излучиной. На воде расходились круги – играла рыба.
