Читать онлайн Андрей Щупов - Звериный круг

© Андрей Щупов, 2019

ISBN 978-5-0050-8827-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Она ждала его осенью, но так уж вышло, что встретиться им довелось позже. Почти на полгода.

Оттрещав последними заморозками, февраль успел бесславно скончаться. В город ворвался ребячливый март, по-птичьему шумный, по-южному яркий. Было чему порадоваться, было над чем подосадовать. Мир утопал в лужах и маслянистых разводах. Сошедший снег обнажил мертвый асфальт, горы мусора и жухлую скучную траву на газонах.

Так уж вышло… Фраза, подразумевающая неласковую предысторию, нечто внезапное, ниспосланное обстоятельствами. Однако никаких историй он излагать не собирался. Переступив порог, вялым движением Николай опустил к ногам сестры легонький брезентовый мешок и сипловато пробормотал:

– Вот, значит, вернулся…

Она смотрела на брата и не узнавала. Длинный, с поредевшей шевелюрой и нездоровым огрубевшим лицом, он походил чем-то на тех скуластых, исхудавших солдатиков, возвращавшихся с фронта в сорок пятом. Словно ожила хроника минувших лет, настоящее и прошлое перемешалось. С криком девушка повисла на шее брата, осыпая колючие щеки, подбородок быстрыми поцелуями. И впервые Николай неуверенно улыбнулся. Но лучше бы он этого не делал. Улыбка его выглядела пугающе. Темная подрагивающая полоска рта напоминала прилепившуюся к лицу пиявку. Передних зубов у Николая не было. Все так же он стоял у порога, безвольно опустив руки, даже не пытаясь обнять сестру. Отступив на шаг, Наталья по-новому всмотрелась в него. Страх и жалость холодными щупальцами обволокли сердце. Улыбка на лице брата составляла лишь часть целого. Человек, стоящий перед Натальей, был ей пугающе незнаком. Пустой отрешенный взгляд, мешки под глазами, рубчатый шрам, рассекающий левую щеку. И что-то еще проступало в его чертах… Что-то новое, чего раньше не было. Впрочем, она уже не разглядывала. Выступившие слезы превратили стены прихожей и тощую, застывшую в дверях фигуру в колеблющийся туман.

– Испугалась? Ничего, привыкнешь, – Николай засмеялся. Каркающе и так же сипло. Больно пожав ей плечо, прошел в квартиру…

А позже они пили на кухне чай с клубничным вареньем, и после каждого глотка Николай блаженно постанывал. Наталья ни о чем не расспрашивала. Все тот же страх заставил забыть о вопросах, и она сама рассказывала о новой работе, о засеваемых в саду грядках, о студентике ухажере, стеснительном и беспомощном. Временами ей казалось, что Николай не слышит ее, но она продолжала тараторить, заполняя тишину нехитрыми новостями, заранее страшась его шепелявой речи, того, что он может ей поведать. И только раз горестным возгласом у нее вырвалось:

– Господи! Да ты словно из тюрьмы вернулся!

И снова Николай сипло рассмеялся. Кружка в его руке задрожала, расплескивая чай.

– Тюрьма? Н-н-нет, Ната, это не т-тюрьма, – слова давались ему с трудом, ко всему прочему он еще и заикался. – Чтобы угодить туда, где я был, нужно совершить одно-единственное преступление – дожить до восемнадцати.

Дрожь его прошла, Николай потянул кружку к губам. Кадык на длинной жилистой шее судорожно задвигался. Чаепитие получилось невеселым.

А на второй день он залепил ей оплеуху. Николая взбесили жалостливые глаза сестры. И когда она ударилась в слезы, с ним стало твориться неладное. Руки Николая заходили ходуном, голос сорвался на визг. Он кричал что-то неразборчивое, и с криком, словно воздух из пробитого баллона, силы стремительно покидали его. Бледный, задыхающийся, он рухнул на стул и зарыдал. С ужасом она смотрела, как, обхватив лысеющую голову, он рвет жиденький ежик волос, роняя светлые пучки на колени, как часто вздрагивает его сгорбленная спина.

На следующее утро все и выяснилось. Знакомому врачу, усталому и тусклолицему, не понадобилось много времени, чтобы определить болезнь Николая. Выписав направление в психотерапевтическое отделение, он наговорил Наталье множество непонятных слов. Единственное, что она уяснила, это то, что брат ее сошел с ума. Тихое помешательство с туманным названием, писанным на латыни. В довесок к шрамам на лице и выбитым зубам. Протягивая направление, врач как бы невзначай поинтересовался:

– Он что, вернулся оттуда?

Наталья не поняла, что именно эскулап подразумевает под этим «оттуда» и блеклым голосом сообщила, что Николай демобилизовался из армии.

***

В этот же день за многие сотни километров от города, в котором проживали Николай с Натальей, на глухой лесной поляне стояли двое. Лица их были багровы, на обтянутых солдатским сукном спинах темнели широкие пятна. Чтобы добраться до этого места, им пришлось брести пехом двое суток кряду.

– Похоже, финишировали, а, лейтенант?

Офицер промычал невнятное, поморщившись, потянул носом. Морщиться было от чего. Пятна крови виднелись по всей поляне. Взрытый когтями дерн, поломанные ветки и что-то багрово-лоскутное, размерами никак не похожее на человеческое тело, лежащее как раз посреди поляны.

– Хорошая работенка, верно?

– Черт!.. – Лейтенант наконец-то справился с собой. – А где же… Где остальное?

– Известно где! У Хозяина в брюхе. А скорее всего – уволок куда-нибудь и спрятал. Он – товарищ запасливый. Все равно как хомяк.

Лейтенант приблизился к помятым кустам барбариса, разглядывая землю, нахмурился.

– Следы-то какие!

– Это точно, лапка у Хозяина крупная… – Сержант опустился на кочку, широким платком утер взмокшее лицо. – Это нам еще повезло. Могли и неделю топать.

– Могли, это точно.

– Хорошо, мошкары нет, а то бы совсем припухли.

– Мошкары?.. А этого тебе не достаточно? – Лейтенант кивнул на забрызганные кровью ошметья, сплюнул под ноги. – Сколько возни теперь будет! Объяснения, протоколы…

– Кому-то будет, а кому-то нет, – сержант нагловато улыбнулся. Он был лучшим сыскарем на все ближайшие зоны, и панибратство ему прощалось. Бывший таежник и нынешний срочник слыл незаменимым в подобных охотах. Кроме того – до конца службы ему оставалось немногим более трех месяцев.

– Да и что будет-то? Одежонка чья? Его. Кровушку тоже возьмем на анализ. Всего и делов!

– Делов… – Офицер хмуро покосился на подчиненного и неожиданно ощутил беспричинную зависть. Был сержант тощ и жидковолос, ростиком едва доставал до плеча лейтенанта, – однако вот не потерялся в армии, в люди выбился и чушком не стал.

– Как он брел по воде столько? Вот я чего не пойму!

– Ради свободы и не такое проделывают. Да и не брел он, а плыл.

– Плыл?

– Ну да. Вниз по течению, как я и толковал. Эти ребята – все до единого халявщики.

– Так холодно же!

– А помните те обрывки полиэтилена? И тут – вон пара кусков валяется.

– И что?

– А то, что эти хитрецы «гидрокостюмы» себе сооружают.

– Гидрокостюмы?

– Ага, портняжное дело – нехитрое. Трава, тряпье, стекловата какая-нибудь, а поверх слой полиэтиленовых кульков. И проводом. Удобства, конечно, сомнительные, – зато сутки можно по любым рекам сплавляться.

– Дела-а!.. – лейтенант продолжал описывать круги по поляне. – Похоже, все-таки протек его «гидрокостюмчик». Раз выбрался на берег.

– А может, оголодал.

– Может, и так… – Офицер склонился. – Вон следы какие четкие. Его и медведя. А тело косолапый, должно быть, и впрямь с собой уволок.

– Знамо, с собой. Только я так соображаю: может, оно и к лучшему, что уволок? Нам-то с вами трупак зачем? Его же назад тащить бы пришлось. Вертушка тут близко не сядет, сами видите – лес да вода. Разве что на крюк цеплять или по трапу, но тоже радости мало. Перемазались бы, как черти.

Тут он был прав. Погоню уже трижды дробили по водным протокам. От лагеря отмахали километров сто, если не больше. Жутковатая находка и невеселый финиш устраивали всех. Следы на земле, примятый кустарник, а главное – окровавленное тряпье. И меньше разговоров – про «курорт», про разгильдяйство охранников. Нет беглеца, нет и дела, а вместо трупа – хватит пары лоскутьев. Да вот еще полиэтиленовые ошметья прихватить для доказательности.

– Ну что, будем догонять Хозяина?

– Перебьется, – лейтенант ковырнул сапогом кочку. Под ногой чавкнуло, полосатый бородавчато-коричневый лягушонок испуганно скакнул в сторону, притаился в жухлой траве.

– Заявку егерям дадим, и хватит. Пусть шарят вокруг, если не лень. Мы свое отработали.

– Вот и я так думаю. Чего пятки зря мозолить.

Лейтенант озабоченно потер лоб ладонью.

– А он не мог медведя того? Все-таки у него «Макаров» был.

– Ага, из такой пукалки – и по медведям садить! Тогда уж сразу из рогатки! – сержант гоготнул, и начальнику стало ясно, что вопрос смешон и нелеп. Действительно, – огромный медведь и крохотный «Макаров»! Да и расстрелял, судя по всему, заключенный все свои патрончики. Еще там, возле изолятора.

– Кстати! Он тут близко, случаем, не шастает? В смысле – косолапый?

– Вряд ли. Чего ему шастать? На сытый желудок оно спать завсегда тянет, а не бродить по окрестностям.

– Стало быть, закурим… Заодно и ракету дадим, – лейтенант еще раз настороженно огляделся. Кругом шелестел лес, деревья отбрасывали сумрачную недобрую тень. Видимо, поняв его состояние, сержант поспешил успокоить:

– Нормально, лейтенант! Автомат – тот же карабин. Если знать, куда бить, – все одно не устоит. Хоть сохатый, хоть косолапый. Главное близко не подпускать. Они, медведи-то, быстро умеют бегать, и когти подлиннее наших штык-ножей будут. Взмах – и нет скальпа, еще разок – и хребет пополам.

– Вот и переломил клиента… – Лейтенант с трудом оторвал взгляд от кучи окровавленного тряпья. Над останками беглеца кружили мухи, подходить и вглядываться не хотелось.

– Ну что, даем ракету?

Сержант с легкостью кивнул. Офицер поднял к небу толстый ствол сигнального пистолета. Хлопок с чувствительной отдачей, и гроздья зеленых огней прочертили в высоте крутую дугу.

– Красиво! – сержант задрал голову. Лейтенант тоже проследил за траекторией искусственных звезд.

Как ни крути, дело сделано. По крайней мере, их задача выполнена, пусть теперь ишачат другие. Изучение места происшествия, фотографии, образцы ткани с кровью – это загонщиков уже не интересовало. Лейтенант тяжело опустился на корточки – совсем, как зэк. Оно и понятно, с волками жить, по-волчьи выть. Манеры конвойные войска и впрямь перенимали у урок с удручающей быстротой – к жаргону приучались, к чифирю. Еще и ножи с наборными рукоятями за голенищем таскали, многие и татуировкой зоновской баловались. Начальство, разумеется, обо всем знало, однако смотрело сквозь пальцы, мирилось, как с неизбежным.

Родив невеселый вздох, лейтенант стянул с головы фуражку, закоростевшими за время охоты пальцами сунул в зубы мятую сигарету. Подчиненный с готовностью поднес зажигалку.

В некоторых широтах иллюзия праздничности, увы, – привилегия темного времени. Тусклое переходит в спектр невидимого, унылое исчезает, и даже казармы перестают быть казармами. Лампочки, бра, фасонистое сверкание люстр способны превратить любой загаженный город в очаровательную картинку. Человеческий мозг тянется к тайнам и он же по собственному бессилию не переносит изобилия цвета. Ночь одинаково отвечает и первому и второму требованию. И когда томный кавалер-вечер обволакивает землю широкими объятиями, ей Богу, людям стоит на пяток-другой минут выбраться на улицу. Мир в тихие ночные часы воистину преображается…

Ветер налетел издалека, пригнул черные верхушки, зашелестел листвой. Поежившись, часовой сонно огляделся. Из деревьев, обступивших помещение склада, внимание привлекло то, что росло ближе к окнам. Чем-то оно напоминало выпрашивающего подаяние нищего. Ветви тянулись к электрическому свету, загибаясь чуть вверх, совсем как человеческие ладони, согбенный ствол взывал о милости. Подивившись столь неожиданному сравнению, часовой заворочался на мешках, устраиваясь поудобнее. Глаза привычно пробежались по стенам склада, задержались на красочном плакате. Губы рядового расползлись в ухмылке. Плакат изображал классическую троицу: бородатого детину в шлеме времен Святослава, юного комсомольца в буденовке и человека в звездной зеленой каске. Все три воина хмурились, глядя в загадочную даль, и никто из них не подозревал, что проказливый карандаш успел поработать над ними, надписав на груди каждого, кто есть кто. Командир полка находился справа, старшина Курамисов слева, прапорщик Дудашкин, хозяин склада, если верить надписи, располагался в центре, подменяя собой юного комсомольца в буденовке. Для верности образа тот же карандаш прогулялся по лицу буденовца, прибавив щетины и подрумянив нос. Не удовольствовавшись этим, неизвестный художник пошел дальше. К уголку рта сурового комсомольца хлебным мякишем был приклеен потемневший чинарик. Именно такие чинарики видели в зубах Дудашкина присылаемые на развод наряды. Сходство, таким образом, становилось полным, не вызывая ни малейших сомнений. Если поработать еще над глазами, да подузить буденовскую стать… Часовой не успел довести мысль до конца. Обитая железом дверь распахнулась под ударом бравого прапора.