– Что тут у вас? – поморщился Ковалевский.
– Да вот, господин начальник, – пожал плечами один из полицаев. – Жидовка бежать пытается.
– Они, они… – запищала женщина.
Всё и так понятно. Баба смазливая, всё при ней, а парни молодые. Пока батька их Фёдор Григорьевич шарит по закромам, решили развлечься. Ковалевский взял рыдающую жену сапожника за шиворот, рывком поднял, толкнул в сторону Петровских.
– Уберите.
– Пётр Людвигович! – завопила дурная баба.
Снова вырвалась из рук полицаев, попыталась рухнуть начальнику в ноги. И тут зло взяло Ковалевского. Внезапно, как уже не раз бывало. Елозит руками своими жирными по его сапогам, пятна оставляет, чуть не целует глянцевые носки, сопли по ним размазывает. Противно и гадко.
Ковалевский поднял свой пудовый кулак и с размаху опустил на склонённый затылок. Женщина охнула, осела на мостовую. Этого Петру Людвиговичу почему-то показалось мало. Он выхватил из кармана пистолет, ударил женщину по голове раз, другой. Под рукоятью что-то хрустнуло, брызнуло в разные стороны. Лившиц распласталась по мостовой лицом вниз, пошло раскорячив ноги. Ковалевский оттолкнул её сапогом в сторону полицаев.
– Уберите, я сказал!
– Да что уж тут, – мрачно отозвался тот, что постарше, кажется, Иван. – Чего уж теперь с ней делать?
Пётр Людвигович рявкнул на него и заторопился прочь. Опоздал. Залманзонов уже выводили из дома. Впереди ковылял сам аптекарь Абрам, за ним жена с детьми тащили узелки. Аптекарь, дурак, прижимал к груди свою скрипку. Старший из полицаев, довольно придерживал плотно набитый карман, где явно лежали и часы аптекаря, и золотые серёжки его жены. Ковалевский сплюнул от досады, развернулся и пошёл обратно к Морозевичу.
Полицай с трудом сфокусировал на начальнике взгляд.
– Справился, Пётр Людвигович?
– Не твоего ума дело, – огрызнулся Ковалевский. – Всё тут в порядке?
– В наилучшем виде, – Морозевич достал из кармана бутылку, отхлебнул.
– Ты бы хоть на моих глазах не пил, – высказал ему Ковалевский.
– Я немножко. Только один глоточек, для ясности. Пётр Людвигович, ты испачкался немного, – полицай ткнул начальника пальцем в грудь. – Что это у тебя?
Ковалевский скосил глаза. На лацкане пиджака красовалось жирное пятно с остатками чего-то серого, напоминавшего свиные помои.
– А-а, – небрежно отмахнулся он. – Одна жидовка мозгами забрызгала.
Двумя пальцами стряхнул ошмётки под ноги подчинённому. Морозевич вытаращил глаза на пиджак Пётра Людвиговича и попятился. В его мгновенно протрезвевших глазах мелькнул ужас.
Ну и хорошо. Должны бояться.
* * *
К вечеру Петру Людвиговичу повезло. Немецкое начальство устало от зрелища и удалилось, появилась возможность и ему набить карманы. Тут уж Ковалевский своего не упустил. Выбрал для себя дом богатого еврея Шейнемана и не позволил подчинённым взять оттуда даже ложки. В тот же день перетащил свои пожитки в новое жилище, развалился на мягкой перине Шейнемана и закурил.
– Жизнь-то налаживается! – с усмешкой сказал Ковалевский, разглядывая сваленные на столе кучки монет, часов и женских украшений. – Петя Ковалевский вам ещё покажет!
И погрозил в темноту за окном.
* * *
Вскоре привык Пётр Людвигович к хорошей жизни. Жена его ходила в дорогой и красивой одежде, не стеснялась украшать себя золотом. Не смущало её и то, что серёжки были вырваны из ушей других женщин. Протерла водкой и носит. Обленилась, не захотела больше полы мыть, так завели послушную домработницу Ольгу Бойченко. С Ольгой в дом пришёл её двенадцатилетний сын, но его сразу предупредили, чтоб не было не видно и не слышно. Он и прятался в углах от хозяев. А если нужно было кому-то сообщение передать или мелкое поручение исполнить – только кликни его. Очень удобно.
